Роботы утренней зари

Солярия! Последний из внешних Миров, заселенный и ставший домом для человечества. И по какому-то таинственному закону симметрии он должен был умереть первым. Первым? Значит, за ним последует второй, третий и так далее? Печаль Глэдии усилилась. Кое-кто думал, что это действительно так и будет. Если так, то Аврора, заселенная первым из Внешних Миров, должна по тому же закону симметрии умереть последним из пятидесяти. Вполне возможно, что это случится еще при жизни Глэдии. А что тогда?

Ее глаза снова обратились к звездам. Нет, это безнадежно —.она никак не сможет определить, какая из этих светящихся точек — солнце Солярии. Сна почему-то думала, что оно ярче других, но здесь были сотни звезд одинаковой яркости.

Она подняла руку и сделала знак, который про себя называла «жест-Дэниел». (Правда, было темно, но это не имело значения.) Робот Дэниел Оливо почти немедленно очутился рядом. Те, кто знал его больше двухсот лет, когда он был сконструирован Хэном Фастольфом, не заметили бы в нем никаких перемен. Его широкое, с высокими скулами, лицо, короткие бронзовые волосы, зачесанные назад, голубые глаза, высокое, хорошо сложенное и полностью человекоподобное тело казались такими же молодыми, как и всегда.

— Могу я помочь вам чем-нибудь, мадам Глэдия? — спросил он.

— Да, Дэниел. Какая из этих звезд — солнце Солярии?

Дэниел, даже не глядя на небо, сказал:

— Никакая, мадам. В это время года солнце Солярии поднимается в три двадцать.

— Разве?

Глэдия смутилась. Она почему-то считала, что любая звезда, которой она интересовалась, должна быть видима в любое время. Но, конечно, они поднимаются в разное время — она же это прекрасно знает.

— Значит, я зря смотрела?

— Насколько я знаю из человеческих реакций, — сказал Дэниел, как бы желая ее утешить, — какая-то одна звезда прекраснее остальных, даже если ее не видно.

— Говорят, — недовольно сказала Глэдия резким голосом.

Она щелчком поставила шезлонг в прямое положение.

— Не так уж сильно я хотела видеть солнце Солярии, чтобы сидеть здесь до трех часов.

— И даже в этом случае вам понадобилась бы подзорная труба. Невооруженным глазом ее не видно, мадам Глэдия.

— Час от часу не легче! Мне следовало сначала спросить тебя, Дэниел.

Jot, кто знал Глэдию два столетия назад, когда она впервые появилась на Авроре, нашел бы в ней перемены. В противоположность Дэниелу, она была просто человеком. В ней по-прежнему было сто пятьдесят пять сантиметров роста — на десять сантиметров меньше идеального роста аврорской женщины. Она тщательно сохранила свою стройную фигуру, и ее тело не показывало признаков слабости или раскованности. Однако, в ее волосах мелькала седина, вокруг глаз лежали тонкие морщинки, кожа утратила свою гладкость. Она могла бы прожить еще сто, сто двадцать лет, но не было сомнений, что она уже не молода. Но это не беспокоило ее.

— Я знаю те, что видны невооруженным глазом, мадам.

— И все о них знаешь — когда они восходят, в какое время года видны и прочее?

— Да, мадам Глэдия. Доктор Фастольф попросил меня однажды собрать астрономические сведения, чтобы они были у него под рукой и не требовалось бы обращаться к компьютеру. Он сказал, что ему приятнее получать их от меня, а не от компьютера, но не объяснил, зачем они ему нужны.

Глэдия подняла руку и сделала соответствующий жест. Дом тут же осветился. В мягком свете, дошедшем теперь до нее, она бессознательно отметила несколько темных фигур роботов, но не обратила на них внимания. В любом порядочном доме роботы всегда находились вблизи человека — как для оказания услуг, так и для безопасности. Глэдия в последний раз мельком взглянула в небо и пожала плечами. Донкихотство! Даже если бы она и могла увидеть солнце этого погибшего теперь мира — что это дало бы ей? С таким же успехом можно было выбрать наугад любую звезду и считать, что это солнце Солярии. Ее внимание снова вернулось к Дэниелу. Он терпели во ждал, стоял в тени. Она снова подумала, как мал о он изменился с тех пор, как она впервые увидела его, придя в дом доктора Фастольфа. Конечно, он подвергался исправлениям. Она это знала, но старалась не думать об этом. Это общая участь, которой подвержены и люди. Космониты хвастались своим железным здоровьем и долгой жизнью — от трех до четырех столетий — но они небыли полностью иммунны к возрастным изменениям.