— Еще утро не кончится, как Председатель может приказать мне уехать.
— А ты не соглашайся, — энергично возразила Глэдия. — И, рели на то пошло, мы можем уехать на другой Внешний Мир. Их много, мы можем выбирать. Неужели Земля так много значит для тебя, что ты не хочешь жить во Внешнем Мире?
— Я мог бы пойти на увертки и сказать, что ни один Внешний Мир не позволит мне жить там постоянно — ты и сама это знаешь. Но это не главное: даже если бы какой-то Внешний Мир согласился принять меня, Земля так много для меня значит, что я не могу отвернуться от нее. Даже если это значит — расстаться с тобой.
— Или когда больше не приехать на Аврору? Никогда больше не увидеть меня?
— Если бы мог, увидел бы. И не один раз, поверь мне. Но ты знаешь, что меня вряд ли пригласят еще раз, и знаешь, что без приглашения я не могу приехать.
— Я не хочу верить этому, Илайдж, — тихо сказала она.
— Глэдия, не делай себя несчастной. Между нами произошло нечто замечательное, но с тобой произойдут и многие другие замечательные вещи, только не то же самое.
Она молчала.
— Глэдия, — сказал он требовательно, — пусть никто не узнает о том, что произошло между нами.
Она с болью взглянула на него: — Ты стыдишься этого?
— Того, что случилось, конечно, нет. Но могут быть неприятные последствия. Все будут болтать об этом деле. Благодаря этой проклятущей гиперволновой драме, которая включала в себя искаженную версию наших отношений, мы на виду. А если появится хоть малейший намек на то, что между нами… любовь, это будет передано на Землю со сверхкосмической скоростью.
Глэдия высокомерно подняла брови.
— И Земля сочтет, что ты унизился? Твое положение не позволяет тебе заниматься сексом с кем попало?
— Да нет же, — неохотно сказал Бейли, хотя знал, что именно такова точка зрения миллиардов землян. — Тебе не приходит в голову, что об этом услышит моя жена? Ведь я женат.
— Ну и что, если услышит?
Бейли вздохнул: — Ты не понимаешь. На Земле все не так, как на Внешних Мирах. В нашей истории были те времена, когда сексуальные нравы были довольно распущены, во всяком случае, в некоторых местах и в некоторых классах общества. Но сейчас не то. Земляне живут скученно, и это привело к пуританской этике — в любых условиях сохранять стабильную семейную систему.
— Ты имеешь в виду — у каждого один партнер, не больше?
— Ну, честно говоря, не совсем так. Но всякие неправильности стараются хранить в тайне, чтобы все…
— … притворялись, что не знают?
— Ну, да. Но в данном случае…
— … будет настолько хорошо известно, что нельзя притвориться незнающим… И твоя жена будет злиться и шпынять тебя?
— Ну, шпынять меня она не будет, но она будет опозорена, а это еще хуже. Мое общественное положение пострадает и… ох, Глэдия, если ты не понимаешь, а ты, конечно, не понимаешь, все равно, обещай мне, что не станешь говорить об этом так открыто, как это делают аврорцы.
Он сознавал, что представляет собой довольно жалкое зрелище.
Глэдия задумчиво сказала: — Я не намерена дразнить тебя, Илайдж. Ты был добр ко мне, и я не хочу быть недоброй к тебе, но, — она беспомощно всплеснула руками — ваши земные обычаи такие бессмысленные!
— Не спорю, но я вынужден жить с ними, как ты жила с солярианскими обычаями.
— Да. — Ее лицо затуманилось воспоминаниями. — Тогда прости меня, Илайдж. Я честно прошу прощения. Я хотела того, чего не могла иметь, и взяла у тебя.
— Все правильно.
— Нет, неправильно. Слушай, Илайдж, я хочу кое-что объяснить тебе. Я думаю, ты не понимаешь, что случилось в эту ночь. Тебя очень смутит, если я скажу?
Бейли задумался, как чувствовала бы себя Джесси, если бы слышала этот разговор. Он прекрасно сознавал, что его мозг должен быть занят предстоящей конференцией с Председателем, а не личными супружескими делами, но на самом-то деле он думал о Джесси.
— Наверное, буду смущен, но все равно объясни.
Она подвинула свой стул, даже не позвав для этого робота, вплотную к стулу Бейли и положила свою маленькую ручку на его руки. Он сжал ее.
— Вот видишь, я больше нё боюсь контакта. Теперь я могу не только коснуться твоей щеки, как тогда.
— Возможно, но это не действует на тебя, как тогда?
Она кивнула.
— Нет, так не действует, но все равно мне приятно. Я думаю, то было началом. Надо было так уйти в себя, чтобы одно прикосновение показало, как ненормально я жила, и так долго. Теперь все гораздо лучше. Могу я сказать теперь? Все, что я говорила — всего лишь пролог.
— Говори.
— Я хотела бы, чтобы мы были в постели и в темноте. Я могла бы говорить более свободно.
— Мы сидим здесь и при свете, Глэдия, но я слушаю.
— Ладно. На Солярии о сексе не говорят, ты знаешь.
— Знаю.
— Я была неопытна в этом смысле. Несколько раз — всего несколько — мой муж приходил ко мне по обязанности. Я не хочу даже описывать, как это было, но уж поверь мне, это было хуже, чем ничего.
— Я верю.