Рихтер и его время. Записки художника

– Помнишь, как долго они едва сводили концы с концами. И мало кто знал, что у них все время были свои стипендиаты, то есть люди, которым регулярно переводились деньги. У Нины Львовны – какие-то малоимущие, больные женщины, у Святослава Теофиловича – неустроенные музыканты. Помню, Святослав Теофилович мучился, что отослал кому-то меньше, чем намеревался, и все спрашивал – не обидятся ли на него? Мол, вот послал меньше, чем в прошлый раз. Я тогда удивлялся: получать деньги от Рихтера – и еще обижаться! И такое бывало часто. А сколько они давали бесплатных или благотворительных концертов – наверное, больше, чем платных… Уверен, что больше.

– Ты знаешь, я помню, возле консерватории стоял нищий. Он имел вид самый отталкивающий. Опухшее пьяное лицо, грязная одежда. Чувствовалось – собирает на водку, пал безвозвратно. Однажды я заметила, что Нина Львовна подала ему что-то уж слишком много. Я ей говорю:

– Зачем столько? Он же все равно пропьет.

Она ответила с горечью:

– Ах, оставь, Галя. Ведь ему тяжелее, чем нам. Что уж тут копейки считать…

Как-то, помню, она подошла к старушке, просящей милостыню, дала ей деньги и, к моему удивлению, обратилась к ней по имени-отчеству:

– Я уже написала вашим в деревню. Скоро мы получим ответ…

Обо всем этом мало кто знал. Я ведь видела это случайно. Здесь все было точно по Евангелию, помнишь? «Когда творишь милостыню, не труби перед собою…»

XII

– Я часто думаю теперь: как она успевала так много заниматься с нами? Ведь я сама с великим трудом выкраиваю время, чтобы послушать кого-то дома или дать дополнительный урок. Нина Львовна вне класса занималась почти со всеми.

С кем-то потому, что дело шло хорошо и хотелось выучить как можно больше. С кем-то потому, что дело как раз не шло и надо было догонять и подтягиваться. И получалось, что каждый день дома у нее бывали ученики. Прибавь к этому ее собственные концерты, прибавь к этому работу Святослава Теофиловича и его быт, за которым она очень следила.

Сколько раз бывало: прихожу на урок, а она гладит фрачную сорочку или жарит котлеты, и все делает легко, складно и быстро.

– И я тоже удивлялся этому. В последний год ее жизни я часто бывал у нее. Она заметно слабела, но всегда была хорошо одета и подтянута. Дома – идеальный порядок, ни пылинки. Рояли сияют. Как-то я спросил ее – кто ей помогает. Она удивилась:

– Никто. Я сама. – И улыбнулась: – Я люблю домашнее хозяйство. Вы не верите?

– Это у нее от мамы. Ксения Николаевна[4] имела такой дар. У нее были легкие руки. Что бы ни делала она – все получалось. Замечали: если она сажала цветок, он обязательно цвел и никогда не погибал. Она, так же как Нина Львовна, вела дом без всякой помощи.

У Ксении Николаевны не было домработниц, хотя в те годы такое явление бытовало. И ни у нее, ни у Нины Львовны не возникало и мысли, что быт мешает искусству. Обе умели все совмещать и все успевать. Беречь свой дом, ухаживать за близкими и даже врачевать, быть терпеливой и ровной – в этом заключалась главная часть женского достоинства в понимании людей их поколения.

XIII

– В эти годы Нина Львовна проходила со мной много современной музыки. Прежде всего, это был Прокофьев и Шостакович. Она прекрасно пела их сама, и мне оставалось только слушать и схватывать. Прокофьев для меня был легче, Шостакович открылся не сразу. Я понимала, что это великий композитор, но по-настоящему оценить его я смогла только спустя некоторое время.

Помню, я проходила с Ниной Львовной знаменитый «Еврейский цикл» – цикл «Из еврейской народной поэзии». Она сама замечательно пела там партию сопрано. Однажды ей нездоровилось, и она предложила мне спеть за нее в предстоящем концерте. Я тут же согласилась. Начались репетиции. На рояле играл Лев Николаевич Оборин. Все шло хорошо. Я быстро вошла в ансамбль. И вот настало время показать нашу работу самому Шостаковичу, то есть провести репетицию в его доме. Мы поехали к нему и все спели. Он сделал какие-то незначительные замечания и в целом остался доволен. В тот же день я зашла к Нине Львовне. Она открыла дверь и тут же взволнованно спросила:

– Ну, что? Что Дмитрий Дмитриевич?

– Да ничего. Он как будто доволен. Наверное, все хорошо.

Она чуть огорченно улыбнулась и пропустила меня. Но по ее улыбке, по ее взгляду я догадалась, что она подумала: она подумала, что я сейчас не понимаю, что это такое на самом деле – музыка и личность Шостаковича, и что пройдет немало времени, пока это откроется мне. Она была права. Так и вышло.

Лет через пятнадцать, наверное, я пела цикл Шостаковича на стихи Блока. Дмитрий Дмитриевич был в зале, и я трепетала…

XIV

– Но пока я еще студентка. Идет работа в классе, в оперной студии. Изредка случаются концерты. Иногда я пела на телевидении.