Читаем Рихтер и его время. Записки художника полностью

– Как же ты выдерживала?

– С трудом. Но училась хорошо. Как-то успевала. Бросать институт было немыслимо, и в то же время страшно хотелось петь. Так и тянула все это вместе.

V

Иногда Нина Львовна занималась со мной у себя дома, на Арбате, в коммунальной квартире, где в двух маленьких комнатах жила она со своим мужем, пианистом Святославом Рихтером.

Я хорошо помнила его с того давнего концерта. Правда, дома он казался другим. От эстрадной порывистости не было и следа. Дома он выглядел очень застенчивым. Может быть, это был характер, а может, здесь сказывалось его воспитание – не знаю. Но бывало так: при моем появлении Рихтер быстро вставал и тут же прикрывал рукой горло – верхняя пуговка воротника была расстегнута. Он приветливо улыбался, смущенно щурился, кланялся и стоя ждал, когда мы пройдем в смежную комнату к роялю. Когда же урок кончался – все повторялось. Я выходила, он вскакивал, загораживая горло, снова улыбался той же улыбкой и снова ждал, не садясь, пока дверь в коридор не закроется за мной.

– Да. Это очень похоже… И я помню его таким. Но Нину Львовну я как-то никогда не заставал по-домашнему. Когда бы я ни приходил к ним, она была одета так, словно через пять минут должна уезжать в театр или на концерт.

– Чаще всего действительно так и было.

Но вот что я помню: однажды я шла к ней домой на урок. Поднимаюсь. Звоню… Открывает Нина Львовна, и я – теряюсь. Она – другая. Она только что вымыла голову, и ее слегка вьющиеся волосы спадали по сторонам ее совершенно классического лица. «Боже, где я видела это? Этот овал и эти пряди?» Мы уже занимались, когда я вспомнила: «Ах да… Это же “Святая Инесса” Рибейры…»

И вновь я почувствовала, как далеко она от того мира, в котором живет, от грязноватой крутой лестницы, от коммунального коридора, пропитанного стойким запахом неустроенного быта и непрерывной всеобщей стряпни…

VI

Попав в класс Нины Львовны, я сейчас же почувствовала ту особую, искреннюю любовь, которой она одаривала многих из нас.

– Вот, посмотри: это открытка от нее. Ответ на мое письмо из Крыма. Шло лето 1952 года. Было время каникул.

«Моя милая Галюша, письмецо твое пришло во время моей поездки в Кисловодск, и, вернувшись, я поняла, что письмо мое уже не застанет тебя в Крыму. Я очень довольна нашим отдыхом, природой, которая нас окружает. Живем в большом селении, расположенном у подножья гор: когда мы приехали, на вершинах и в ущельях лежал снег. Ходим гулять, но, конечно, за Св<ятославом> Теоф<иловичем> и за племянником[1] моим мне не угнаться. С радостью думаю о наших занятиях: только бы вы были все здоровы. Беспокоит меня Наташа[2]: она так и не была у Веры Яковлевны[3]. 25-го буду в Москве. Целую, Н. Дорлиак».

VII

Прошли училищные годы. На диплом среди прочего я готовила арию Чио-Чио-Сан. В моей программе это была «крупная форма» и одна из первых значительных для меня работ.

В классе все шло хорошо. В обстановке простоты и доброжелательства, рядом с Ниной Львовной мне было легко и спокойно. Но на государственном экзамене я вдруг страшно разволновалась. Голос мой дрожал и не слушался. Пела я неудачно.

Нине Львовне не изменила выдержка, и ее отношение ко мне осталось прежним, но я видела, или, скорее, чувствовала, насколько она была разочарована. И это было ужасно, ужасно для меня!

Так закончила я училище. Четыре года занятий с ней прошли, но ничего определенного на мой счет она пока не говорила. Она словно ждала каких-то перемен во мне и молчала…

В консерваторию я поступила на вечернее отделение, по-прежнему совмещая пение с уже тяготившим меня институтом. И пошли консерваторские годы. Один и второй.

Я начала петь в оперной студии, но совмещать два вуза было почти немыслимо. Я выбивалась из последних сил.

И вот в конце второго курса, посмотрев меня однажды в роли Мюзетты, Нина Львовна наконец-то сказала:

– Ну, Галя, теперь бросай все, кроме пения. Ты будешь певицей, будешь артисткой, теперь я уверена в этом окончательно!

Это было счастье. Я почувствовала такую легкость, такую свободу, словно начала новую жизнь, словно не жила до этого вовсе. Да так оно и было, ибо здесь и началась моя жизнь в искусстве, та самая артистическая жизнь, в которой я пребываю до сих пор.

VIII

– Это замечательная история, Галя. Трудная история с хорошим концом. Но скажи, пожалуйста, как все же складывались отношения в классе? Ведь Бог леса не ровняет. У студентов разные способности, разная культура, наконец, разное человеческое обаяние. Кто-то для Нины Львовны был более интересен, более симпатичен, кто-то менее. Иначе ведь не бывает. Вызывало ли это ревность, желание соперничать?

– Пожалуй, все-таки – нет. Не было этого.

Нина Львовна, как ты знаешь, обладала абсолютным тактом. И в деле преподавания искусства, в болезненном вопросе оценок и сравнений она была бесконечно бережна и деликатна. Она не противопоставляла нас друг другу. Просто для каждого ставились свои задачи, и она помогала их решать, работая терпеливо и выдержанно. И, как ты сам теперь видишь, она умела ждать, ждать долго, не теряя надежды…

IX
Перейти на страницу:

Все книги серии Музыка времени. Иллюстрированные биографии

Рихтер и его время. Записки художника
Рихтер и его время. Записки художника

Автор книги Дмитрий Терехов – известный художник, ученик выдающихся мастеров русского модерна Владимира Егорова и Роберта Фалька, племянник художницы Анны Трояновской, близко знакомой с Петром Кончаловским, Федором Шаляпиным, Константином Станиславским и многими другими деятелями искусства. Благодаря Анне Ивановне Трояновской в 1947 году произошло судьбоносное знакомство автора с молодым, подающим надежды пианистом, учеником Генриха Нейгауза – Святославом Рихтером. Дружба Рихтера и Терехова продолжалась около пятидесяти лет, вплоть до самой смерти великого пианиста. Спустя несколько лет Дмитрий Федорович написал свои мемуары-зарисовки о нем, в которых умело сочетались личные воспоминания автора с его беседами с женой Святослава Рихтера – певицей Ниной Дорлиак и ее ученицей Галиной Писаренко. Эта книга прежде всего дань многолетней дружбе и преклонение перед истинным гением. Она создана на основе воспоминаний, личных впечатлений и размышлений, а также свидетельств очевидцев многих описываемых здесь событий.

Дмитрий Ф. Терехов

Биографии и Мемуары
«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости
«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

«Зимний путь» – это двадцать четыре песни для голоса и фортепьяно, сочинённые Францем Шубертом в конце его недолгой жизни. Цикл этот, бесспорно, великое произведение, которое вправе занять место в общечеловеческом наследии рядом с поэзией Шекспира и Данте, живописью Ван Гога и Пабло Пикассо, романами сестёр Бронте и Марселя Пруста. Он исполняется и производит сильное впечатление в концертных залах по всему миру, как бы далека ни была родная культура слушателей от венской музыкальной среды 1820-х годов. Автор книги Иэн Бостридж – известный британский тенор, исполняющий этот цикл, рассказывает о своих собственных странствованиях по «Зимнему пути». Его легкие, изящные, воздушные зарисовки помогут прояснить и углубить наши впечатления от музыки, обогатить восприятие тех, кто уже знаком с этим произведением, и заинтересовать тех, кто не слышал его или даже о нем.

Иэн Бостридж

Музыка

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии