Час поздний, движение не очень оживленное. Виктория паркуется перед дверью своей квартиры и сидит некоторое время, не двигаясь. Она влюблена в Уильяма.
О них судачили с самых первых дней, она это знает. Когда ей стало известно о некоторых подобных сплетнях, первой ее мыслью было: лишь бы Уильям не узнал. Он презирает сплетни не меньше, чем она сама, это отчасти из-за сплетен он потому так скрытен в отношении своей личной жизни. И некоторые слухи о нем настолько гнусны, что только призвав на в подмогу всю свою дисциплинированность, ей удается не ринуться его защищать — это в итоге лишь навредит ему. Последнее, что нужно Уильяму Мельбурну, — это чтобы «Ее Величество» поспешили ему на помощь.
У него репутация соблазнителя, но с ней он всегда профессионален до кончиков ногтей, ни разу не приставал к ней — да и вообще ни к одной встречавшейся им женщине. Он джентльмен, и джентльмен обаятельный, когда они одни, но границы никто не отменял. К тому же, не похоже, что он ею интересуется.
Половина Скотланд-Ярда думает, что они спят друг с другом, и никто понятия не имеет, что она в него влюблена и до сего момента этого даже не осознавала. Половина Скотланд-Ярда думает, что они занимаются жарким страстным сексом при любом удобном случае — но никто, очевидно, не слышал и не видел, как Уильям разговаривает с Эммой Портман.
Никто, видимо, не заметил близость между Уильямом и Эммой, не заметил, как возмущен он был, лишь услышав одну из прозвищ Виктории: «миссис Мельбурн».
Никто не видел, какой ужас стоял в его глазах, когда он, стерев пятно с ее лица и взглянув на нее, наверняка понял, что она вот-вот поцелует его, прямо там, в его кабинете, послав к чертям собачьим протокол, долг и правила.
Спрятав лицо в ладонях, она издает сдавленный вопль. Я не могу его потерять.
А еще он, наверное, встречается с доктором Портман.
Ей так нравится работать с ним — благодаря ему она стала лучше как профессионал, ей нравится эта товарищеская непринужденность между ними, нравится, как летит время, когда они вместе, как они заботятся друг о друге, как их методы работы, такие разные, дополняют друг друга.
Ей нравится, что сидя в пробке, они могут болтать обо всем на свете — о ТВ, о книжках, которые они читали или хотели бы прочесть, а однажды, она никогда не забудет, это было через несколько недель после начала их партнерства, из рядом стоявшей машины донесся обрывок Space Oddity Дэвида Боуи, и у обоих поползли мурашки.
Она не может его потерять. Просто не может.
***
С Эмминым диваном у него давние отношения. На этом чудовище он спал чаще, чем хотелось бы. Диван удобный, диван хорошо знакомый, и это именно то, что сейчас ему нужно. К тому же, он медленно, но верно пьянеет и знает, что Эмма терпеливо ждет, чтобы он либо заговорил, либо вырубился.
Сам он предпочел бы отключиться, честно говоря, но Эмма ведь всё равно в конечном счете всё из него вытянет. Ей надо было стать детективом, допрос она умеет вести не хуже матерых следователей. Решив не оттягивать неизбежное, Уильям мужественно произносит:
— Мне пиздец.
Она издает непонятный звук, держа в руках свою бутылку пива — первую и единственную за вечер. Он-то уже потерял счет, сколько бутылок влил в себя с тех пор, как ввалился в квартиру Эммы вскоре после ухода Виктории.
— Не, правда.
— Эх, Уильям… — Эмма качает головой.
Сколько всего в этих двух простых словах: дружба длиною в жизнь. Она видела, как разваливается на куски его жизнь, как он теряет надежду, становится язвительным и циничным. Она помогала ему организовать похороны — двое похорон, когда он только и хотел, что просто не существовать, она несколько недель кряду укладывала его на своем диване, потому что мысль о том, чтобы вернуться в свою квартиру, казалась ему непостижимой. Она помогала ему собрать вещи и продать эту квартиру, она была рядом, когда он едва мог функционировать.
Она говорила ему, что нужно жить дальше, а он не отваживался ответить: «Жить дальше? Как? Какой в этом смысл?»
Она сказала ему однажды, что ей жаль, что его репутация соблазнителя не имеет под собой основания — будь слухи правдой, это означало бы, что он вернулся к жизни.
Он не сказал ей тогда, что он мог бы перетрахать весь Лондон и это ничегошеньки бы не изменило.
— Что случилось? — спрашивает она.
— А то ты не знаешь!
Эмма фыркает.
— А вот не знаю!
Он, кажется, и правда пьян в хлам, раз не может понять, врет она или нет. А, какая разница.
— Не имеет ли это отношения к твоей напарнице? — спрашивает она.
Отхлебнув пива, он кивает.
— Знаешь что? Разговор пошел бы гораздо быстрее, если бы ты собственно заговорил! — не выдерживает Эмма. Но они знают оба, что он не может.
— Это из-за того, что я тебе сказала?
Уильям мотает головой.
— Нет. Да.
Ну здорово. Односложные слова. Возможно, он умудрится даже сложить целое законченное предложение, прежде чем отключится в интоксикации!
— Ох ты боже мой… — Эмма обычно матерится почище матроса. Это профдеформация. Деловитый стиль, выработанный за годы работы. К истинной своей личности она возвращается только в моменты искреннего потрясения.