Рядом со мной (ЛП)

— Черт! — бум — Черт! — бум — Черт! Ай! — Виктория массирует лоб. Едва она оказалась в безопасности в собственной машине, ее посетила отличная идея побиться головой о руль.

Ну, не такая уж отличная, как выяснилось.

Она поворачивает ключ в замке зажигания и — несмотря на непонятное настроение и начинающуюся головную боль (не глупо ли было думать, что она может решить что-либо, поколотившись башкой о руль?) — невольно улыбается, думая о том, что говорил Уильям о ее машине, и о том, что она и правда соскучилась по вождению в Лондоне.

Но улыбка ее быстро вянет — Господи, ну что же ты натворила?

Оборотная сторона того, что большинство членов ее семьи заняты в политике, полиции и секретных службах, — все они в тот или иной момент решают, что она нуждается в их советах и предостережениях. В последнее время все предостерегают ее по поводу Уильяма.

Мать, чьими величайшими жизненными достижениями были два ее брака, сначала с отцом Виктории, затем с отчимом Виктории, предупредила ее первой.

— Будь осторожна, Дрина, он известный соблазнитель.

Виктории ненавистно, что при этом мать назвала ее глупым детским прозвищем.

Соблазнитель. Уильям — соблазнитель. Уильям. Мой Уильям.

Да они же не знают его.

Она не может сейчас биться головой, она же ведет машину, но пальцы ее непроизвольно крепче стискивают изгибы руля. Мой Уильям? Да ладно?

Она никогда не обращала внимания на сплетни и слухи, но сейчас она признает, что до встречи с Уильямом Мельбурном она была настороже. Теперь об их первой встрече она помнит только то, как забавно он выглядел, смотря на нее с этим удивленным выражением лица. Его удивление уже было большим прогрессом — обычно люди переставали принимать ее всерьез, как только слышали ее фамилию.

С Уильямом — ничего подобного: он быстро оправился от первого шока и с тех пор доверяет ей как профессионалу и как напарнику.

Напарники заботятся друг о друге — и они заботились друг о друге с самого первого дня: она доверилась ему под прикрытием, и он ее не разочаровал.

Напарники проводят много времени вместе — такая работа, это естественно. И они проводят вместе большую часть времени: он показал ей, что к чему, что значит быть копом в Лондоне. Он честный, порядочный, умный и самый терпимый человек из всех, кого она встречала. Он умеет сочувствовать, он остался человечным, хотя прослужил в полиции большую часть своей взрослой жизни.

Он уважает ее — не из-за ее семейных связей, не потому что должен, а потому что ценит ее как коллегу.

Между напарниками возникает прочная связь — при том количестве времени, что они проводят вместе, это естественно.

— И тут я бац! и всё испортила! — громко восклицает она в пустом автомобиле.

В Уильяме живет какая-то неизбывная печаль — одиночество, которое она заметила еще в самом начале их совместной работы. Он никогда не рассказывал ничего о себе, и она уважала его личное пространство: право слово, это меньшее, что она может сделать.

Он никогда не спрашивал, с чего ей вообще пришло в голову стать копом, когда она могла просто тратить семейные деньги или анализировать данные для разведки, чего от нее и ожидали, учитывая ее происхождение и образование.

Она заметила, что в его кабинете нет личных вещей, но от вопросов удерживалась и принципиально отгораживалась от всех касающихся его сплетен, и дяде сказала, что нет, она не станет читать личное дело своего напарника, да, серьезно, если дяде вздумается прислать ей эти документы, она всё сожжет к чертовой матери, и нет, он к ней не подкатывал.

Впервые в жизни она чувствовала себя комфортно. Работая с Уильямом, она чувствовала, что может быть той, кем ей хочется быть, чувствовала себя свободной — вот к этой свободе она так стремилась, что подалась работать на Интерпол в самой заднице Европы, подальше от семьи. Сейчас она терпит жизнь в Лондоне, так близко к ним, потому, что чувствует себя тут на месте, чувствует себя дома, и всё это — заслуга Уильяма.

Напарникам не полагается испытывать друг к другу романтические чувства. Абсолютно запрещается. Это против правил, против элементарного здравого смысла.

Она не слепа. Она явственно помнит, как взглянула на него в первый раз, в кабинете шефа, и подумала, что эти скулы и эти зеленые глаза с длинными темными ресницами необходимо объявить вне закона — а ведь он еще не успел даже заговорить или сдвинуться с места.

Она помнит, как изображала девочку по вызову во время их кратковременной работы под прикрытием в самый первый день, помнит, каково это было — идти рядом с ним, его ладонь на ее пояснице, помнит собственнический огонек, вспыхнувший в его глазах, когда один из объектов решил, что имеет полное право потискать ее за грудь, и как в глубине души ей понравилось это выражение лица. Уильям лишь вздернул бровь, когда через несколько часов она якобы случайно заехала русскому коленкой прямо в пах.

Границы, они необходимы. Правила, они не просто так. И Виктория верит в долг. Ее семья много поколений служит олицетворением короны и отечества — а она взяла да и влюбилась в своего напарника.