Рядом со мной (ЛП)

— Ага… — говорит она. — Я предвижу пресс-конференцию в нашем будущем. Ах да, еще предвижу, что никто ничего не видел и не слышал. Удивительно, да?

— В ванной самая настоящая бойня, — только так он может описать то, что видел.

Она кивает, глаза ее мрачны. Она тоже не неженка, но это место преступления просто жуткое, одно из худших, что Уильяму доводилось видеть, а он видел тела жертв терактов в 2005 году.

И да, она права: соседи ничего не слышали или делают вид, что не слышали, и будет пресс-конференция — журналисты и стервятники захотят знать, какого черта происходят, и как бы они оба ни ненавидели эту сторону своей работы, этого теперь явно не избежать.

Они переглядываются. У них есть рабочая теория, не пользующая популярностью у коллег: ключ к убийце — двойное убийство Тейлоров. Не то чтобы коллеги им не верили, просто этому нет никаких веских подтверждений, и всё же с этим двойным убийством что-то не так: исполнитель, вероятно, тот же, но способ и выбор жертв…

— Пойду проверю, пока Эмма не упаковала тело, — говорит Виктория, обрывая его раздумья.

Он просматривает ее заметки, в пол-уха слушая рапорт констебля, допрашивавшего соседей: кто-то ничего не слышал, кто-то решил, что мисс Коннелли под музыку передвигает мебель посреди ночи. Уильям вздыхает. Они с Викторией оказались правы. Паршиво быть правым в таких вещах.

Интуиция подсказывает ему, что это конкретное место преступления и это убийство отличаются от прочих; он не может объяснить, чем именно, по крайней мере, не может объяснить рационально — это инстинкт, и он сам понимает, что не может руководствоваться одним только инстинктом, потому что это не кино и не сериал, где можно раскрыть преступление нюхом и интуицией, и всё же отмахнуться от этого чувства никак не удается.

Но есть и еще что-то, какое-то ощущение ужаса, засевшее у него глубоко в желудке свинцовым грузом с того самого момента, когда их вызвали на место преступления.

Он так и стоит на лестничной площадке в одиночестве, когда Виктория выходит из квартиры, бледная, хмурая, со скрещенными на груди руками.

— Виктория?

Она поднимает глаза, ее руки до сих пор в нитриловых перчатках, и выглядит она задумчивой.

— Ты был прав, — говорит она каким-то не своим голосом.

— С тобой всё нормально? — спрашивает он — как напарник, как старший по званию.

Кивнув, Виктория снимает перчатки.

— Просто воздуха глотнуть бы.

Такого с ней никогда не было, даже на самом первом ее месте преступления.

Он не может пойти за ней: она не ребенок, и если ей нужна передышка, если увиденное так сильно подействовало на нее… что ж, не она первая. В конце концов, каждый из них просто человек. Он не может пойти за ней, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, потому что не может оставить место преступления, пока тело не увезут в морг, пока они не закончат осмотр. Такова процедура, и он здесь главный.

Она уходит, и он ее не останавливает. Он, кажется, начинает понимать, для чего существуют правила, не поощряющие близкие отношения между коллегами.

Позднее он будет вспоминать об этом, понимая, что ничего тогда не заподозрил. Совсем ничего.

***

Придя домой, он обнаруживает ее на кухне. Дом сейчас — это место, где они могут быть вместе, неважно, его это квартира или ее. У него есть запасной ключ от ее квартиры, у нее — запасной ключ от его квартиры, в их спальнях и ванных выделено место для вещей друг друга.

Это происходило постепенно, так же, как развивались их рабочие отношения — видимо, им хорошо удается заполнять вакуумы друг друга. Они не живут вместе, они не обсуждают будущее, но он купил еще подушек для своей кровати, а Виктория купила новую эспрессо-машину в его кухню, в его гостиной лежат ее диски, на прикроватной тумбочке в спальне Виктории лежат его книги. Дом теперь — это нечто большее, чем просто четыре стены.

После возвращения с места преступления Виктория исчезла почти на весь день, ничего не объяснив толком, небрежно бросила только: «Нужно кое-что проверить».

На ней старые пижамные штаны и его футболка, она на скорую руку состряпала ужин, но лицо у нее бледное и усталое.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает он.

Ему почему-то не по себе. Виктория взрослая женщина, она не обязана сообщать ему о каждом своем телодвижении. Он безоговорочно ей доверяет. Возможно, дело лишь в том, что он весь день провел с этим тяжелым липким комком страха в желудке, просматривая фотографии с места преступления, слишком остро ощущая ее отсутствие. А может быть, он просто патологически зависимый от нее идиот. Кто знает.

— Всё нормально, — отвечает она. На столе разложены всё те же фотографии, стоит открытый ее ноутбук. Она выглядит как угодно, только не нормально.

И он хочет спросить ее, где она была, хочет знать, почему у него такое чувство, что она что-то от него скрывает — и Виктория видит его насквозь. В конце концов, она его напарник. Она его возлюбленная, его любовница, его лучший друг, она — причина, по которой он не допился до алкогольной комы.

Но он ничего не может с собой поделать — он беспокоится.