Рядом со мной (ЛП)

Со вздохом он возвращает фотографию на место. Ему не слышна беседа в гостиной — у Виктории наверняка есть собственные демоны, о которых она еще не готова с ним говорить. Он не слышит, как Конрой уходит, и не знает, сколько он уже сидит в этой спальне, а потом просто чувствует, что Виктория не появится сама на пороге комнаты, не придет за ним после этого разговора.

Уильям обнаруживает ее в ванной, на полу, с мокрым лицом — значит, плакала, а потом умывалась.

— Виктория…

Она поднимает глаза и произносит дрожащими губами:

— Он назвал меня шлюхой.

Уильям вздыхает. Его руки трясутся от ярости, но его собственные чувства подождут. Он опускается на пол рядом, тоже прислонившись спиной к ванне, берет ее ледяную руку.

— Ты не шлюха!

Ее губы опять дрожат, глаза наполняются слезами, и его сердце болезненно сжимается. Он понимает, что дело не в словах Конроя — причина глубже, причина в тех шрамах, на которые ему только сейчас было позволено мимолетом взглянуть.

Она утыкается лицом в его шею, и он кожей чувствует ее слезы.

Он молчит, сжимая ее в объятиях: она кажется такой маленькой, слишком маленькой даже для собственного миниатюрного тела и, против обыкновения, совершенно беззащитной.

— Ему по-прежнему удается меня задеть… — бормочет она.

Виктория запрокидывает голову, кладя подбородок ему на плечо.

— Прости…

— Не извиняйся, — отвечает он хриплым голосом, ему больно, что она чувствует потребность извиняться перед ним за произошедшее. — Это ты прости меня. Я виноват.

Она стирает руками слезы с лица, качая головой.

— Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Она действительно так думает: он видит это в ее глазах, слышит в ее голосе. Он целует ее щеки, кончик носа, ямочки, губы.

Он не может сказать это вслух — как бы ему ни хотелось, но она улыбается и искренне смеется в ответ на его:

— Наверное, твой дядя мог бы устроить так, чтобы он исчез…

— Не искушай меня, — говорит она, — только не сейчас…

Они не двигаются с места, хотя пол холодный, и обоим не особенно удобно. Он слышит ее дыхание, ощущает, как ее тело, прижимающееся к нему, расслабляется, и думает, что мог бы провести остаток своей жизни вот так, рядом с ней.

Правда, мог бы.

Он этого хочет.

========== Глава 3 ==========

Этого не может быть: он либо пьянее, чем думал (и этого тоже не может быть: с тех пор, как они с Викторией стали любовниками, он употребляет в разы меньше), либо в стельку пьяны его лучшая подруга и его любимая женщина, что, пожалуй, возможно. Тем не менее…

Да, он действительно нервничал по дороге к Эмме; Виктория не знает или великодушно притворяется, что не знает, каким прыжком в неизвестность был на самом деле для него этот вечер.

Эмма знает его прошлое: хорошее, плохое, неприглядное и откровенно ужасное, и поскольку его родственники по тем или иным причинам разбросаны по всему земному шару, Эмма заменяет ему семью.

Это свидание, и поэтому Виктория любезно пустила его за руль: для него оказалось сюрпризом, что оба они старомодны в отношении некоторых вещей.

Она по-прежнему не позволяет ему платить за нее, когда они едят не дома, особенно в рабочее время, но так приятно было ждать ее у ее квартиры, открыть для нее дверцу автомобиля и сказать, как великолепно она выглядит.

Виктория тоже нервничала, в машине она призналась, что какое-то время ревновала его к Эмме.

— Что, правда? Не замечал, — врет Уильям, отчаянно моргая.

— Господи, ты паршиво врешь, знаешь? — рассмеялась она, нащупывая его руку на рычаге переключения скоростей.

Виктория и Эмма отлично ладят, и для него это огромное облегчение, однако к его искреннему ужасу, Эмма начинает делиться байками об их кембриджских деньках. Она искусно редактирует свои истории, вырезая из них Каро, но он-то знает, что Виктория прекрасно умеет читать между строк. Он видит, как Эмма изучает Викторию, и одобрение в глазах подруги его обнадеживает.

Потом Эмма смущает их обоих сплетнями о них самих — сначала Уильям сидит ни жив ни мертв, но Виктория льнет к нему, ее пальцы под столом вырисовывают затейливые узоры на его правом бедре, а кое-что из той чепухи, которую болтают о них люди, звучит откровенно забавно, и реакция Виктории бесценна.

— Погоди… — говорит Виктория (Эмма только что выдала особенно грязную фантазию умов человеческих не откуда-нибудь, а из отдела бухгалтерии), — это вообще физически возможно? Потому что…

— Ну, если верить сплетням, он тот еще жеребец, — иронично комментирует Эмма.

Он сто лет так не смеялся.

Несколько часов спустя он с Рут, партнершей Эммы (почти двадцать пять лет вместе), моет посуду на кухне, болтая о теннисе (вернее, говорит Рут, а он просто кивает в нужных местах), и вдруг оба резко замирают, когда Эмма и Виктория взвизгивают в один голос, как маленькие девочки.