И Виктория смеется — безудержно хохочет. В голосе дяди и на его лице — изумление, гордость и возмущение. Его губы дергаются, он старательно сдерживает улыбку, и на какой-то миг ей кажется, что всё опять как раньше, когда она была ребенком, и дядин дом в Белгравии был ее единственным спасением от матери и презренного человека, за которого та вышла замуж. Дядя научил ее водить и играть в покер — научил ее любить оперу и роллингов, поделился лучшими способами избежать похмелья.
— Обдумай всё хорошенько. Я искренне желаю тебе счастья, Виктория, и искренне считаю, что ты станешь ценным ресурсом для наших секретных служб.
Дядя встает с кресла, улыбается и подходит к двери, обронив:
— Милый у тебя шарф, Виктория — засосы, правда, все равно видно.
— Проваливай… — бормочет она, силясь не покраснеть.
— Мой помощник завтра привезет тебе записи с камер наблюдения. Как ты знаешь, я был чрезвычайно занят и не мог заняться твоей просьбой раньше, прошу прощения. — Он по-прежнему улыбается.
— Спасибо.
— Будь осторожна. — Дядя медлит на пороге, и она видит, что ему хочется добавить еще что-то, а еще она понимает вдруг, что он впервые в жизни сказал ей это — будь осторожна. Кенты осознают и принимают риски — это одно из миллионов правил ее семьи.
Ничего больше так и не сказав, дядя покидает ее квартиру. Виктории приходит в голову, что он на самом деле вовсе не возражает против их с Уильямом отношений.
И она против воли думает, что дядино напутствие почему-то прозвучало как прощание. Ей не нравится это чувство — это зловещее предчувствие, навеянное его словами.
***
У Виктории свободные от дежурства выходные после долгой напряженной недели, и он определенно готов пересмотреть свои агностические взгляды: на работе обошлось без сюрпризов, он закруглился в нормальное время, Виктория прислала смску с просьбой захватить красного вина — всё это сильно смахивает на чудо, на божественное вмешательство.
Квартира у нее великолепная, и это единственное, что выдает принадлежность Виктории к старой финансовой аристократии — какой сержант может позволить себе такие жилищные условия? Но на ней самой старые джинсы и голубой свитер, и Уильям думает, что, пожалуй, ему как-то даже чересчур приятно видеть исчезающие засосы на ее шее, а потом она целует его, и он решает, что на самом деле ему на все это совершенно плевать.
Они поужинали — интересно, перестанет ли Виктория когда-нибудь удивлять его? Она отлично готовит. Они сидят на диване — точнее, лежат — слушая Pink Floyd (если у него и оставались еще какие-то сомнения в том, что она любовь всей его жизни, то ее коллекция музыкальных дисков их окончательно развеяла), и Уильям вдруг понимает, что они вроде как на первом свидании.
Когда он так и говорит Виктории, она, едва не захлебнувшись вином, трясет головой и хихикает.
— Ты чего? — удивляется он.
— Чудной же ты человек, Уильям… — отвечает она, с улыбкой, правда, и он хочет сказать, что любит ее. Очень хочет.
Но раздается звонок в дверь.
— Ты кого-то ждешь?
Виктория поджимает губы, и в глазах у нее выражение, которого он никогда не видел прежде: она кажется почти испуганной. И очень, очень разозленной.
— Нет, — отвечает она, — но это ему никогда не мешало.
***
Виктория права: ее отчим, выражаясь ее же словами, тот еще говна мешок. Дядя ее напыщенный хрен, но тот по крайней мере любит племянницу. Уильям хорошо помнит их встречу: его беспокойство о Виктории было искренним, как и гордость за ее достижения. Пусть Уильяму и не нравится, когда копаются в его личной жизни и прошлом, но Уильям сам отец — был отцом — и разделяет подобные переживания.
Джону Конрою на Викторию наплевать, и это ясно по презрительному выражению его лица и глаз, по тому, как он смотрит на нее, как к ней обращается.
Уильяму хочется его ударить.
— Виктория, — говорит Конрой, войдя в квартиру. Уильям заметил, что Виктория не предлагала ему войти, и он никогда еще не видел ее такой: в какой-то момент он видит в ней маленькую девочку, ужасно напряженную и сердитую.
— Джон, — цедит она. Губы мужчины брезгливо дергаются при взгляде на Уильяма, и Уильям делает шаг вперед, ведомый инстинктом — он редко испытывал такое: и коп, и возлюбленный в нем сливаются в единое целое. Он хочет защитить Викторию, увести ее подальше от этого человека. Этот человек отвратителен.
И ему так больно, что Виктория принимает этот его шовинистический порыв — обычно она ясно дает понять, что способна позаботиться о себе, что она какая-нибудь трепетная лань.
— Значит, это правда, — произносит отчим Виктории. — Я надеялся, что твоя мать всё приняла слишком близко к сердцу. Дрина, о чем ты только думала?
О да. Мешок говна. Виктория была абсолютно права. Уильям тогда решил, что она преувеличивает. Но он должен был понимать. Виктория всегда справедливо оценивает людей.
Ее отчим игнорирует присутствие Уильяма и на Викторию смотрит как на шкодливую собачку, написавшую на персидский ковер. Уильям по натуре не агрессивен, но он всерьез помышляет вырубить стоящего перед ним мужчину.