Ревность

— В уголовных делах, которыми я занимался в России, попадались еще более странные факты. Кажется, все свидетельствовало против моего клиента. А потом оказывалось, что человек невиновен.

— Может быть, Милз младший чист. Но в ФБР не понимают, с какой целью он приехал в Лос-Анджелес как раз перед трагедией. И хотят это выяснить. Роберт подробно, во всех деталях, описал сотруднику ФБР, что в тот трагический день провел за изучением документов для докторской диссертации. Что-то такое о причинах возникновения экономических кризисов. Он изучал копии архивных бумаг в своей квартире в Нью-Йорке.

— Поэтому попал под подозрение?

— Разве этого мало? — спросил Джон. — Не знаю, как у вас в России. А у нас вранье в таких делах выглядит подозрительно. ФБР проверит, не появлялся ли мистер Роберт Милз на месте преступления в день убийства. На это уйдет некоторое время. Пять дней, десять… Придется ждать.

— Но почему обстоятельства этого убийства интересуют тебя?

— Потому что в день убийства Роберт Милз созванивался со своим отцом. И, главное, он говорил по телефону с Ольгой. Да, да, ты не ослышался. Что интересно, он говорил с Ольгой еще до того, как произошло убийство. Ну, звонок отцу, чего тут странного… Родители иногда общаются с детьми. Это законом не запрещено. Но звонок моей жене… Получается, Ольга была знакома с этим Робертом еще до того. Следователю Милз почему-то сказал, что разговаривал с моей женой по телефону после похорон родителей. И видел ее первый и единственный раз в жизни. Значит, он врет. Я попросил эти фотографии, потому что хотел представить картину событий. Я ведь сотрудник спецслужбы, бывший сотрудник. Ну, что теперь скажешь?

— Фактов слишком мало, чтобы делать выводы, — ответил Радченко. — Все-таки подождем, когда экспертные исследования будут готовы. Вот тогда…

Джон собрал фотографии и сунул их в конверт.

— Пойми, я не могу ждать. Ты как-то показывал фото своей жены. Она красивая женщина и неглупая, это видно сразу. Наверное, ты ее любишь. И она тебя тоже. И ты не стал бы сидеть и ковырять в носу, если бы жена вдруг исчезла. Я тоже не могу спокойно ждать. Поэтому я договорился о встрече с Робертом Милзом.

* * *

Диспут о песенном творчестве затягивался, Жаркий начал беспокоиться. Подумал, что он все-таки не эстрадная знаменитость, чтобы к нему приходил мент и вел разговоры о музыке, творчестве и божьей искре. А Девяткин не похож он на человека, который интересуется эстрадными песнями.

— Слушайте, вы ранили меня, чуть не убили, — Жаркий сбросил с кровати забинтованную ногу и сел. — С адвокатом связаться не дают, пристегнули к кровати. Теперь я хочу знать, на каком основании творится весь этот произвол и беззаконие?

— Мне отвечать? Или вопрос риторический?

— Сам могу ответить, — сказал Жаркий. — Показания против меня дал этот ублюдок Лорес. Правильно? Вы притащили его в это кафе на Сретенке, чтобы он опознал меня. Поинтересуйтесь, что люди говорят о Лоресе. Это подонок, у которого руки по локоть в крови. Он может честного человека просто так, ради развлечения замочить. Даже «спасибо» Лоресу говорить не надо. Потому что он садист.

— Ты прав, — неожиданно согласился Девяткин. — Лорес не самый приятный малый из тех, кого я знаю. Но и ты не лыком шит.

— Представления не имею, что Лорес наплел. Но знаю одно: меня к стенке не припрете. Никаких доказательств у вас нет и быть не может. Только слово Лореса. Против моего слова. В суд с этим не пойдешь. А если будет суд, меня оправдают. И освободят. Мой адвокат развалит любое ваше дело. А если и не развалит, — плевать. Три года стою на учете в диспансере. Я душевно больной человек. Документы, справки… Все имеется. Можете проверить.

— Уже проверил, — кивнул Девяткин. — Ты действительно страдаешь душевной болезнью. Точнее шизофренией. Это если верить бумажкам. Но кто в наше-то время верит бумагам? Их так легко купить.

— Простите, но вы отстали, гражданин начальник. Все верят исключительно бумажкам. Все. Никто не верил слову, никто не верит человеку. Только бумажкам.

— Значит, я идеалист. Я думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле. Теперь давай о тебе. Ты дважды сидел. За разбой и вымогательство. И на зоне было не очень весело. Бандиты вроде тебя в тюрьме не пользуются авторитетом. Там в авторитете воры старой закалки, те, кто живет по воровскому закону. Последний раз ты сидел на севере, под Мурманском. Был шестеркой на подсосе у местного пахана. И это все, чего ты смог добиться. Стирал белье и мыл пахану ноги. Когда вышел, пообещал себе, что больше не сядешь. Обзавелся справками о душевном недуге. Наверно, дорого?

— Без комментариев, — сказал Жаркий. — Чего-нибудь спеть?

— Пойми, Антон, я не хочу тебя сажать. Поэтому предлагаю соглашение или договор. Мне нужно знать имя человека, который заказал мужчину и женщину. Тех, кого положили в поселке «Лесное озеро». И ты чистый. Дела не заводим. Залечишь ногу и топай домой. Одно имя — и все. Не торопись, подумай. Отличное предложение.