Ревность

Жаркий не слушал возражений, не остановился, пока не допел до конца. Затем исполнил «Как провожают пароходы». Перескочил на патриотический репертуар, затянул «Беспокойное сердце». В такт он бил пяткой по спинке кровати, одновременно дергал пристегнутой рукой, наручники издавали неприятный лязгающий звук.

— Сердце мое стучать не устанет, — заливался Жаркий. — Беспокойное сердце в груди, старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути…

Наконец он взял паузу, выпил воды из кружки воды и вопросительно посмотрел на гостя, ожидая новой похвалы.

— Душевно, — сказал Девяткин. — Я сам петь люблю. Но с голосом беда. И слуха нет как такового. Ты вокалом профессионально занимался?

— Всего-навсего окончил начальную музыкальную школу. Несколько лет пел в городском хоре мальчиков. Поступил в музыкальное училище. Не доучился. Юношеский голос стал ломаться. Я пошел дальше, но уже по классу аккордеона. Помню, вышел после первой отсидки, вынул аккордеон из футляра. А пальцы уже не те. Положил инструмент обратно и больше не доставал.

— Ничего, главное, что ты сохранил творческое начало, — ободрил Девяткин. — Не потушил божью искру. Надо развивать талант. Играть и петь…

— Я стараюсь. Каждую минуту использовать. Исключительно для вокала. Тем более свободное время у меня теперь есть.

* * *

Небо над Лос-Анджелесом оказалось пустым и синим, солнце палило на всю катушку. Они взяли напрокат «Шеви Импалу», добрались до гостиницы, поднялись на второй этаж в номер с двумя кроватями, большим телевизором, сейфом для хранения ценных вещей.

Джон вернулся из ванной и сказал, что хочет немного передохнуть. Он разделся до трусов, лег на кровать у окна, включив кондиционер на полную мощность, и мгновенно заснул. На другой постели ворочался Радченко. Он думал, что надо было зарезервировать два отдельных номера, Джон слишком громко храпит, значит, бессонная ночь обеспечена. Еще Радченко думал, что Джон не убивал свою жену, это уж точно. Убийцы, люди с больной совестью, так не спят, глубоко и спокойно.

Через час позвонили снизу. Джон мгновенно проснулся, схватил трубку. Дежурный спросил, можно ли принести в их номер пакет, который только что доставили в гостиницу. Через пару минут Джон открыл дверь, взял из рук курьера большой желтый конверт, оторвав полоску бумаги, высыпал на кровать несколько цветных фотография.

— Это Майкл прислал, мой друг из ФБР, который снабжает меня информацией, — сказал он. — Посмотри, если интересно.

Радченко увидел смуглого мужчину в бежевом летнем костюме и светлой тенниске. Мужчина плавал в кровавой луже. Грудь была прострелена, в области сердца. Плюс ранение в шею по касательной и две дырки в животе. Мужчина смотрел на мир вылезшими из орбит белыми глазами. На других фотографиях две женщины, одну из них, сорокалетнюю яркую брюнетку в длинном голубом платье, смерть застала возле огромного камина. Лицо женщины было искажено гримасой боли или страха.

Другая дама, лет пятидесяти, дочерна загорелая, в полупрозрачном розовом платье, под которым не угадывалось нижнего белья, погибла, сидя в кресле. На ее лице застыло удивленно выражение, глаза были широко открытии, на уголке нижней губы повисла недокуренная сигарета. Она получила единственную пулю, которая разорвала сердце. За годы работы адвокатом по уголовным делам Радченко насмотрелся немало фотографий с трупами и кровью. Но эти были какие-то особенные, наполненные атмосферой безысходности и предсмертного страха.

Джон прочитал записку, вложенную в конверт.

— Женщина в длинном платье — это хозяйка дома Дженифер Милз, мачеха Роберта Милза, — сказал он. — Это тот самый дом, который Ольга посетила, а затем бесследно исчезла. Неделей раньше в доме были убиты трое. Затем хозяин особняка покончил с собой. Я уже говорил, что личность убитого мужчины до сих пор не установлена. Женщина в кресле, — подруга хозяйки с библейским именем Ева. Ее господин Милз подозревал в сводничестве. По его мнению, эта красотка устраивала свидания его жены и других замужних женщин с заинтересованными господами. Тоже женатыми.

Радченко рассматривал фотографии мужчины, сидящего в кожаном кресле перед рабочим столом. Мужчина был одет в голубую рубашку, бордовый галстук съехал на сторону. Плечи опущены голова свесилась на грудь. На заднем плане шкафы с книгами, забрызганными кровью.

— Это Милз старший, Дэвид, который по версии ФБР, устроил побоище. Перестреляв всех, пошел в кабинет. Посидел, выкурил сигарету. Затем снял пиджак, открыл холодильник и наполнил стакан виски. Он приложился к стакану. Потом выстрелил себе в открытый рот.

— Зачем нам эти фотографии?

— У следствия появилась предположение, что сын Роберт, экономист, выпускник Гарварда, как-то причастен к делу. В своих показаниях он утверждал, что прилетел в Лос-Анджелес, когда узнал о гибели родителей. То есть на следующий день после трагедии. Но оказалось, что этого парня видели в городе за день до убийства… А чем он занимался в тот роковой день — неизвестно. Почему он темнит…