Реверс

Накинул на кисти рук петлю, ловко затянул. Другой конец верёвки захлестнул вокруг вершины столба и подтянул так, что руки пленника сделали «хенде хох» и зафиксировались вертикально. Теперь у него осталось минимум возможностей трепыхаться.

Взвешивая на ладони браунинг, Маштаков прикидывал, куда бы его пристроить на время оказания медпомощи. За пояс не сунешь. Резинка у трико слабая, ствол провалится в штаны. И в карман не пихнёшь, оттянет до колена. Ничего не придумал умнее, как выложить оружие на тропу. Но на таком расстоянии, чтоб дотянуться при малейшем шухере. Прислушался, не крадутся ли тати[376] на выручку сообщника. Тишина вроде…

Вплотную приближаться к лиходею было опасно. Крыса, загнанная в угол, способна на самые отчаянные выкрутасы.

— Сейчас я наложу жгут. Малейшее неповиновение, ты труп. Усёк?! Ну и ладушки…

Осторожно стягивая верёвку выше булькающего кровью отверстия, Миха обнаружил, что рана слепая. Пуле не хватило начальной скорости, чтобы пронизать ляжку. А чего ждать от боеприпаса, изготовленного в 1913 году? Вдобавок ляжка попалась тренированная, сплошные мышцы. Судя по тому, что раненый не верещал и находился в сознании, кость не пострадала.

Завершив неотложную помощь, Маштаков подобрал браунинг и двинул в сторожку за мобильником. Шагал без спешки, в уме шлифуя текст сообщения в дежурную часть УВД. Он собирался звонить по городскому номеру, известному узкому кругу лиц. «02», к гадалке не ходи, окажется занято. Можно битый час угробить, прежде чем отзовётся помдеж, осипший под конец суточной смены.

35

28 июня 2004. Понедельник 03.00–06.00

С поправкой на ночное время и удалённость милиция среагировала оперативно. Первая группа примчалась через полчаса. «Примчалась», впрочем — фигура речи. Кособокий дребезжащий «уазик» Терентьевского ПОМа, до сих пор отчего-то не списанный в утиль, позорно заглох, скатившись с шоссе на просёлок.

О своём приближении служебная таратайка известила загодя. Маштаков, волнуясь, встречал гостей у ворот. К их приезду рассвело. Ни с чем не сравнимая рассветная свежесть июньского утра бодрила. Щебет первых пичуг, искренне радовавшихся рождению нового дня, внушал оптимизм, в который хотелось верить.

Пробуждавшаяся природа транслировала звуки в стерео качестве. «УАЗ-469» зверски рыкнул, дважды норовисто дёрнулся и намертво заглох. Ржаво скрипнули двери вездехода, выпуская экипаж. Приехавшие сотрудники, не надеясь реанимировать транспортное средство собственными силами, продолжили путь пешком.

Обоих Миха узнал. Участковый Акинфеев, коренастый, белобрысый и мордатый, выглядевший, как все деревенские жители, старше своих лет, был экипирован по полной форме. Должность дежурного в поселковом отделении сократили ещё при Маштакове. С тех пор милиционеры «сидели» на телефоне поочерёдно. Сегодня, судя по всему, кабинетную лямку тащил Акинфеев.

Его начальник ещё толком не проснулся. Корбута подняли из дома. Собираясь по тревоге, майор натянул первое, что попалось под руку. Поверх гражданской рубахи накинул серый ментовский бушлат, натянул тренировочные с лампасами, вбил ноги в короткие резиновые сапоги с широкими раструбами.

На селе своя специфика. Прибыв по сообщению об огнестреле, офицеры шли без опаски и даже не обнажили оружия. Впрочем, у Акинфеева была расстёгнута сдвинутая на живот кобура, а Корбут держал правую руку в боковом кармане бушлата.

— Привет, Николаич! — приближаясь, фальцетом воскликнул майор. — Опять на моей земле озоруешь?!

Миха подумал, что с первой реакцией органов ему повезло. Прибыли не суровые камуфлированные дядьки из ГБР[377], а Толя Корбут, с которым они четыре года назад на трассе задерживали вооружённых преступников. Оба тогда применили табельное оружие. В пылу схватки Маштаков буквально изрешетил бандита, вооружённого «стечкиным»[378]. Корбут расчётливым выстрелом в ногу обездвижил автоматчика. Ордена впоследствии им вручались на основании одного президентского указа.

— Извини, Анатолий Романыч, так вышло. Но нынче я, это самое, с тебя пример беру. По конечностям стрелял. Без «двухсотых»[379] обошёлся, — интонация получилась заискивающей, и Маштаков поёжился, недовольный собой.

Попутно отметил — не вахлаки, всё же помовцы. Обойдясь без крутых понтов, оценили обстановку по-охотничьи бдительно.

Буркнувший «здорово» Акинфеев с головы до пят обшарил Миху цепким взглядом и только потом прошёл во двор.

— Злодей — за баней. Ему оказана первая помощь. Ствол, из которого он ранен, и который я тебе, Романыч, добровольно выдаю, лежит на крыльце, — обстоятельно докладывал Маштаков.

Корбут чуть заметно кивнул, не торопясь с выводами. Он предпочитал один раз увидеть.

— Покажи, — сделал приглашающий жест левой рукой.

Его просьба объяснялась не опасением заблудиться, а желанием держать поблизости человека, чья роль в случившемся пока была неясна.