Реверс

Армену надоело смотреть на понты напарника, он велел ему срезать две палки. Показал нужный размер. «Чубчик» ушёл в заросли, минут через десять вернулся с дубинками под мышкой. Одну Армен забраковал — коротка. Вторую взял в работу.

На левой кисти боксёра болталась кожаная сумочка. Из неё он достал тряпку, судя по расцветке, кусок старой наволочки. С треском разорвал надвое. Один фрагмент плотно обмотал вокруг конца палки. Закрепил алюминиевой проволокой. Повертел в руке. Похоже, остался доволен результатом.

Согнувшись, Армен аккуратно приставил факел к стволу берёзки. Натянувшаяся ткань трико обрисовала в его заднем кармане выпуклый рельеф кастета.

Ковальчука от омерзения передёрнуло. Смотреть дальше на хладнокровные приготовления к преступлению стало невмоготу. Он выскочил из машины, оставив дверь распахнутой. Опрометью кинулся вглубь рощи.

Навстречу через малинник ломился «Чубчик» с новой палкой.

— Пойдёт такая? — задрав вверх руку, издалека демонстрировал заготовку.

Юра ускорился максимально, понимая, что уподобляется страусу, прячущему голову в песок. За кустами он наткнулся на грибную поляну. В траве желтело множество сморщенных гребешков растительного происхождения. В грибах Ковальчук был профан, не мог запомнить их названия, звучавшие по-дурацки (коровки, дуньки, чёрные губы), не отличал съедобные от ядовитых. Накаляя и без того высокий градус семейных отношений, отказывался ездить с Алкиными родичами на Матрёшкину гать за «мочухами».

Пиная ни в чём не повинные грибы, побрёл вспять. Потянулась тугая резина ожидания. В такой ситуации единственный доступный способ убить время — сигарета. Пяти минут не проходило, как Ковальчук вытряхивал из пачки очередную «палочку здоровья». Злющая никотиновая горечь пропитала рот, кончик языка жгуче свербел, слюна сделалась реально ядовитой, а он с упорством, достойным лучшего применения, снова прикусывал фильтр и щёлкал зажигалкой. Свои окурки Юра пихал в стеклянную баночку из-под майонеза. При этом понимал, что если им суждено влететь, не спасут никакие шпионские предосторожности.

Нервы спровоцировали приступ голода. Сперва закружилась голова и ослабли ноги, потом всего затрясло так, будто неделю не ел.

Собирая мужа в дальнюю дорогу, любимая жена, разумеется, позаботилась о его желудке. Увесистого свёртка с бутербродами, лежавшего в бардачке, за глаза хватит, чтобы заморить червячка. Но в одиночку хавать не будешь, придётся угощать подельников.

Ковальчук представил, как татуированные лапы «Чубчика» алчно рвут белый хлеб и колбасу, нарезанные его девочкой, и понял — подобного зрелища ему не вынести. Так что, нехай «тормозок» полежит от греха на своём месте.

Юра слабо улыбнулся. «Тормозок»… Так у них в Енакиево называли обед, что мамка собирала бате перед уходом в забой. В Остроге так не говорят.

Литровая бутыль минералки валялась на «командирском» сиденье. На виду. Юра хлебнул из неё крупно, заправляясь жидкостью впрок, как верблюд. Предвидел, что к полторашке тотчас потянутся загребущие руки.

Армен буквально выхватил бутылку, опередив «Чубчика». Наверное, брезговал пить из горла после него.

Когда стемнело, у «Чубчика» кончилось курево. На развязное: «Давай пыхнем, командир», Ковальчук сунул три сигареты. Чтоб подольше не приставал.

За рулём, в скрюченной позе, в тесноте Юра умудрился задремать.

На энное время выпал из реальности. Встрепенулся с оборвавшимся сердцем, не понимая, где находится, как попал сюда, почему вдруг сотни невидимых иголок яростно впились в сведённые судорогой икроножные мышцы.

Поблизости разговаривали двое мужчин. В расчёте вызнать не предназначенное для его ушей Ковальчук не подал вида, что проснулся.

«Чубчик» трещал без остановки, радуясь благодарному слушателю:

— Самый жесткач на малолетке. Там всё по понятиям. Особенно насчёт жратвы. Приезжает к пацану мать на свиданку, он такой тащит в отряд «кабанчика»[374]. Старшаки начинают хавчик тасовать. Чуть не вся дачка летит в помойку. Как?! А вот так! Колбасу жрать нельзя, на хер похожа! Курицу петух топтал, сыр мандятиной пропах, картошку раком собирают, помидор — красный, белый хлеб — мента подачка…

— А чего тогда можно-то? — судя по искреннему удивлению Армена, зоновским басням напарника он внимал с интересом.

— Чай, чёрный хлеб, да вода — еда пацана. Ты не грузись, братела, чуть чего, ты на взросляк пойдёшь. На взросляке по сравнению с малолеткой — курорт.

— Чего ты каркаешь, Димон?!

— От сумы да от тюрьмы не зарекайся, — многозначительно изрёк «Чубчик».

— Суки! — не выдержал Ковальчук.

Его захлестнула волна злобы на поблядушку Вику, на истеричку Алку, на куркуля Пшеничного. Это из-за их происков он, честный опер уголовного розыска, вынужден среди ночи гужеваться с урлой, слушать ересь, от которой блевать охота.

— Суки!

— Э, Виталя, чего кипешуешь? — обеспокоился Армен.

— Комары зажрали? — «Чубчик» отнёс гнев водилы на насекомых, которые после захода солнца остервенели. — Может, двинем уже? А то всю кровь выпьют. Падла! — раздался звучный шлепок. — Колотун ещё…