Репетитор

М е л ь н и к о в. Он слайды мне шлет, цветное фото… Письма устарели, Николай Борисович. Их почему-то легче было писать гусиными перьями, чем ручкой «паркер»… Так что насчет отпуска, дорогой шеф? Отказ?

Д и р е к т о р. А ты подумал, кем я тебя заменю?

М е л ь н и к о в. Собой хотя бы. Один факультет кончали.

Д и р е к т о р. Да? Но у меня же «эластичные взгляды», я флюгер, для меня «свежая газета — это последнее слово науки»… Твои слова?

М е л ь н и к о в. Мои.

Д и р е к т о р. «Мои»! Я, брат, не знал, куда прятаться от твоего благородного гнева, житья не было… Но я тебя всегда уважал и уважаю… Только любить тебя трудно, извини за прямоту. Да и сам ты мало кого любил… Ты честность свою любил, холил ее, пылинки с нее сдувал…

М е л ь н и к о в. Ладно, не люби меня, но дай отпуск.

Д и р е к т о р. Не дам! Потому что темнишь! Зачем он тебе?

М е л ь н и к о в. А вот ты сам же угадал: буду честность свою приводить в порядок. Отбеливать, крахмалить… Опять не верит! А между тем ничего странного: душа требует гигиены, профилактической заботы. Как зубы, скажем. Иначе — коррозируется и болит. У тебя не так разве?

Д и р е к т о р. Что? Зубы-то? Да нет, уже нет… Могу дать хорошего протезиста — надо?

М е л ь н и к о в (засмеялся). Ты подменил тему, Николай Борисович! Сплутовал!

Д и р е к т о р. Слушай, отстань! Ты седой мужик, пора понимать: твоими принципами не пообедаешь, не поправишь здоровья, не согреешься…

М е л ь н и к о в. Конечно. Принципы — не шашлык, не витамин Б-двенадцать, не грелка… (Взял с директорского стола какое-то пособие, листает.) Ты никогда не размышлял о великой роли бумаги?

Д и р е к т о р. Ну как же! Вот завтра придет бумага о подвиге Петунина и Храпченко…

М е л ь н и к о в. Бумаге надо отдать должное: все выдерживает! Можно написать на ней: «На холмах Грузии лежит ночная мгла…», а можно — кляузу на соседа… Можно взять мою диссертацию, изъять один факт, изменить одну трактовочку — и действительно окажется, что для нее «самое время»… Да ведь это тоска! И может, прав мой Сережа, когда ценит несомненную достоверность слайдов и не хочет слов, их относительности, чреватой предательством?

Д и р е к т о р. Зачем ты лезешь в бутылку, Илюша? Кто с тобой спорит?

М е л ь н и к о в. Никто? Все согласны… Благодать! (Засмеялся.) Но я хочу помолчать месяц. Нихт шпрехен! Понимаешь?

Д и р е к т о р. Не понимаю. Вот если я говорю: «Я тебе друг, Илья!» — ты не веришь? Это чревато предательством?

М е л ь н и к о в. Дай отпуск — поверю.

Д и р е к т о р. Я взмок от тебя! И мне надо подняться за журналом шестого «А».

М е л ь н и к о в. Хорошо. Я подожду.

Директор покрутил головой, воздел руки к небесам и вышел. Что-то изменилось в освещении, и вот уже Мельникова нет, а есть неприкаянно шагающая по учительской  Н а т а л ь я  С е р г е е в н а  и погруженная в проверку работ  С в е т л а н а  М и х а й л о в н а.

С в е т л а н а  М и х а й л о в н а. Хочешь посмотреть, как меня сегодня порадовали? (Одно сочинение она перебросила на край стола.)

Наташа взяла, читает.

Н а т а л ь я  С е р г е е в н а. Интересно…

С в е т л а н а  М и х а й л о в н а. Куда уж интересней: душевный стриптиз!

Н а т а л ь я  С е р г е е в н а. Я так не думаю.

С в е т л а н а  М и х а й л о в н а. Твое дело, можешь умиляться. У меня не получается. Спорить сейчас не будем — устала я… А вот еще одна работа — Шестопала; этот не больно-то меня балует: решил — хватит с нее и пяти слов!

Н а т а л ь я  С е р г е е в н а (прочла). Действительно… недлинно. Какая-то девчонка, наверное, не хочет его понять…

С в е т л а н а  М и х а й л о в н а. Да известно какая. Ну, а как у тебя? Намечается понимание?

Н а т а л ь я  С е р г е е в н а. С кем? О чем вы, Светлана Михайловна?

С в е т л а н а  М и х а й л о в н а. Не надо, девочка, я не слепая. Дам один совет, ты уж не обижайся: с ребеночком нельзя затягивать, в учительских семьях эту проблему или просто решают, без раздумий, или не решают совсем. А тут тем более, у человека сына увезли, и он тоскует… Не знала? Да, увезли в Бирму мальчика: новый супруг его мамы в торгпредстве там… Чудно, что это я рассказываю тебе! Ты в доме-то бываешь? Мне говорили, что старуха там серьезная, с норовом… И тоже из-за внука переживает. С тобой-то она как?

Н а т а л ь я  С е р г е е в н а. Я была там в школьной форме, Светлана Михайловна! В семнадцать лет! А вы уже… такой пасьянс разложили! И главное, так уверенно… Как будто вы личный секретарь господа бога!