М е л ь н и к о в. Что перейдет в другую школу. Где только счастье задают.
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Что-что?
М е л ь н и к о в. Ну, стихи такие:
А еще две строчки — забыл. Кто может знать, а?
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Только не я — я первый раз слышу. Может, из ребят кто-нибудь? Первые две строчки им тоже должны были понравиться… А куда вы сейчас, Илья Семенович?
М е л ь н и к о в. К директору.
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. И надолго? Я к тому спрашиваю, что, может быть, вас подождать?
М е л ь н и к о в. Это очень мило, Наташа, спасибо… но зачем?
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Да просто так, чтобы выйти вместе. Хороший день сегодня… за шиворот не льется… Если угодно, я даже вас провожу на старый Арбат.
Так вы надолго к директору? Уверяю вас, он не знает вторых двух строчек… Может, не ходить?
М е л ь н и к о в. Нет, пусть узнает две первые:
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Плохо выглядит… Дурачится, а выглядит плохо…
Д и р е к т о р. И что… не хотят брать трубочку? Ни тот, ни другой? Вот видите, боятся… А может, наоборот: не удостаивают? Минутку, товарищ майор…
М е л ь н и к о в. Я провел там десяток уроков, когда болела Ольга Филипповна. Петунина помню, он меня удивил: читает, видишь ли, Тацита!
Д и р е к т о р. Да? Разносторонний мальчик: вот, пойман на краже!
М е л ь н и к о в. Зачем?
Д и р е к т о р. Ты меня спрашиваешь?! В протоколе есть их заявление: хотели украсить школьный кабинет биологии. Ну? Как говорится, хоть стой, хоть падай!
М е л ь н и к о в. Надо бы их попросить что-нибудь для кабинета истории. Скажем, приволокли бы из Третьяковки «Утро стрелецкой казни»… Я плоховато шучу, извини, Николай Борисович.
Д и р е к т о р. Ты что хотел?
М е л ь н и к о в. Уйти в отпуск.
Д и р е к т о р. Как — в отпуск? Когда?
М е л ь н и к о в. Сейчас.
Д и р е к т о р. В начале года? Сам же сказал — «шучу плоховато». Верно сказал: и посмеяться нельзя, и несерьезно… Что с тобой?
М е л ь н и к о в. Я, видимо, нездоров.
Д и р е к т о р. Печень опять?
М е л ь н и к о в. Печень не у меня. Это у географа, у Ивана Антоновича…
Д и р е к т о р. Прости. А у тебя что?
М е л ь н и к о в. Да общее состояние.
Д и р е к т о р. Понимаю! Тут и перепады давления, и головокружения ни с того ни с сего, и мухи какие-то перед глазами… Понимаю тебя…
М е л ь н и к о в. Могу я писать заявление?
Д и р е к т о р. Слушай, а ты не хитришь? Может, диссертацию надумал кончать?
М е л ь н и к о в. Нет, не надумал. Нелепо. Старо.
Д и р е к т о р. А зря. Очень зря. Сейчас для твоей темы — самое время!
М е л ь н и к о в. Я любил ее вне зависимости от колебаний спроса. И забросил тоже не поэтому.
Д и р е к т о р. Знаю, знаю… Что-то я хотел? Стало быть, Петунин из шестого «А» — лицо, тебе знакомое… А я про их существование — его и Храпченко — впервые слышу от этого милицейского майора! А тот — с упреком ко мне: раз ваши — должны знать! А если их девятьсот у меня? А если классный руководитель шестого «А» опять со среды на бюллетене? А этим уже в пятницу понадобился бобер! Извини, Илья Семенович, отвлекся… Вот что я тебе посоветую. Витамины Б-прим и Б-двенадцать, инъекции в мягкое место! Спроси у моей Галки, если не веришь мне: ей помогло исключительно.
М е л ь н и к о в. Мне нужен не совет, а отпуск. Недели на три, на месяц. За свой счет.
Д и р е к т о р. Это не разговор, Илья Семенович! Ты словно первый день в школе… Для отпуска в середине года нужна причина настолько серьезная, что не дай тебе бог!
М е л ь н и к о в. А если у меня как раз настолько? Кто это может определить?
Д и р е к т о р. Медики, вероятно. Или юристы! Только не я!
Как сынишка? Пишет тебе?