Д е м и д о в а. …Маятник называется точечным или математическим, если можно считать, что вся масса тела сосредоточена в одной точке. Пример? Ну, если взять тело, подвешенное на нерастяжимой нити, когда трение о воздух и в точке подвеса очень мало, а размеры тела малы по сравнению с длиной нити…
Г е н к а. …Анионы хлора перемещаются к отрицательному электроду… Нет? К положительному? Ну, значит, к положительному. Там, отдавая избыточную энергию, они окисляются. Я их, кстати, очень понимаю: со мной то же самое делается!
С в е т л а н а М и х а й л о в н а. Ну в чем дело? К первым двум темам вы готовы должны быть, а третья — почти по заказу Сыромятникова! Я тут слышала за дверью: наслаждения ему понадобились… Вот я иду навстречу пожеланиям. Шучу, конечно: тема не имеет с этим ничего общего, она серьезная, мировоззренческая, и я даже не всякому посоветую ее брать. Сыромятникову тому же — не советую! Вопросы есть?
О г а р ы ш е в а. А эпиграф к «счастью» — обязательно?
С в е т л а н а М и х а й л о в н а. Желательно.
Г е н к а. А если я возьму: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»?
С в е т л а н а М и х а й л о в н а. А ты подумай еще, поройся в памяти. Только увидел тему — и сразу «счастья нет»! Отрицать проще всего.
Г е н к а. Что, Пушкин сгоряча написал?
С в е т л а н а М и х а й л о в н а. Да он потому написал, что вокруг были Бенкендорф, Дантес, цензура, клеветники… А лучшие друзья — в Сибири. Нет-нет, ты за Пушкина не прячься. Новое время — новые песни. Что тебе, Сыромятников?
С ы р о м я т н и к о в. А выйти можно?
С в е т л а н а М и х а й л о в н а. О господи… На две минуты, не больше! Надо же… слово он знает какое — «наслаждение»!.. Скажи мне лучше, почему ты не в ПТУ?
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Если я полстаканчика попрошу у вас? Отпускают только бутылками, это мне много…
Спасибо, все, все! Что с вами? У вас такое лицо…
М е л ь н и к о в. Какое?
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Чужое.
М е л ь н и к о в
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Смешно об этом думать, конечно… но та ворона могла бы жить и жить… Они чуть ли не двести лет живут в среднем!
М е л ь н и к о в. А вы про белых ворон не узнавали? Эти — наверняка меньше… Ну, а сколько живет школьный учитель? В среднем?
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Ну вот! Я ерунду болтаю, чтоб вы отключились, развеялись… а вы — сразу в дебри такие…
М е л ь н и к о в. Кефир у вас на щеке. И даже на переносице.
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Фу-ты… платок в сумке, сумка — в учительской.
М е л ь н и к о в
Г о л о с б у ф е т ч и ц ы. Чего-чего? Я, Илья Семенович, бумажным комбинатом не заведую, — это вы там кричите. И ничего такого жирного в ассортименте я не держу… Пирожки эти? А вы их пробовали?
М е л ь н и к о в
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Никак не привыкну к этим вашим… перескокам.
«Мое представление о счастье»… Надо же!
М е л ь н и к о в. Пустозвонство. И под это у меня отобрали урок.
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Вам жалко?
М е л ь н и к о в. Что? Жалко, да. Что не два.
Н а т а л ь я С е р г е е в н а. Нам она таких тем не давала, мы писали все больше про «типичных представителей»… Не понимаю, как это им удается объяснить — счастье! Все равно что прикнопить к стене солнечный зайчик…
М е л ь н и к о в. Никаких зайчиков, Наталья Сергеевна. Все напишут, что счастье в труде.