Река убиенных

– Уже ничего. Немцы форсировали реку севернее и южнее укрепрайона. И теперь все, кто может, смываются, чтобы не оказаться в немецком котле. – Лозовский принес флягу, и оба офицера по очереди напились. Вода показалась оберштурмфюреру слишком теплой и горьковато-соленой. Несмотря на то что рядом несла свои воды большая пресная река. – А вам прислали подкрепление. В виде этого сброда – в чем вы совершенно правы.

– Так что прикажете делать мне, капитану Грошеву? Я вас спрашиваю.

– Доблестно сражаться. Что вы, собственно, и намерены делать. Где мои позиции?

– Ваши позиции? – Грошев взошел на желтевший рядом холм, очень смахивающий на братскую могилу, уже насыпанную, но еще без трупов. Хотя претендентов на погребение хоть отбавляй. – Ваши позиции? – переспросил капитан, окинув взглядом окрест, словно выбирая место для размещения целой кавалерийской дивизии. – Вон они, – показал куда-то вправо. – От безверхой акации и до излучины реки.

– От акации и до излучины? – удивился Штубер. – Разве ваш дивизион занимает по фронту…

– Занимает, занимает, лейтенант. Позиции ближайшего соседа – по ту сторону излучины, за камышами. Здесь ведь не передовая. Это всего лишь прикрытие, заслон. Для истребления мелких групп противника, которые могут просачиваться к реке через боевые порядки первой линии. Я вас спрашиваю…

Кажется, только сейчас Штубер окончательно понял, что это капитаново «Я вас спрашиваю» вовсе не означало вопроса. Выкрикивая в очередной раз эти слова, Грошев скорее адресовал их своей люти, своим нервам или, в крайнем случае, Господу Богу. И совершенно не нуждался в чьих бы то ни было разъяснениях.

– Но ведь от акации до этого речного изгиба не меньше километра. А у меня всего лишь двадцать человек.

– Там полтора километра, лейтенант. Вы могли бы обзавестись биноклем. Полтора километра, на которых вы полный хозяин. Властелин. Могу даже убрать оттуда пятерых своих последних бойцов, которые спокойно держали эту линию до прибытия вашего взвода. Кроме того, учтите, что за вами огневая поддержка всей вверенной мне артиллерии.

И оба они перевели взгляды на «вверенную капитану артиллерию».

Последнее орудие дивизиона с мольбой уставилось тонким стволом в предвечернее степное небо. По обе стороны от него виднелись разбомбленные позиции – со всем тем, что осталось от некогда стоявших там орудий. Судя по гигантской воронке, две позиции летчики уничтожили прямым попаданием больших бомб. Нетрудно было представить себе, что произошло с расчетами.

– Если поддержка этой «артиллерии» мне действительно обеспечена, пятерых своих солдат можете отозвать хоть сейчас. Для уплотнения своей обороны. Эти полтора километра я буду героически удерживать силами своего отчаянного взвода. Всмотритесь в лица этих людей. Это лица завтрашних героев.

– Боюсь, что сегодняшних, – неожиданно помрачнел этот военно-полевой дуче. – Боюсь, что уже сегодняшних, – повторил, всматриваясь в недалекие рубежи первой линии. – К ночи немцы наверняка захотят выйти к Днестру, чтобы утром, благословясь, форсировать его. Им выжидать некогда.

– Тогда нам стоит поторопиться.

– Хотя бы потому, что нет там пока что ни окопов, ни блиндажей. Так, отдельные ячейки.

«Нет, есть в этом командире дивизиона что-то от его предшественника, отчаянного артиллериста Бонапарта, – подумалось Штуберу. – Не зря говорят, что артиллеристы – особая армейская каста, уверовавшая, что не орудия их являются богами войны, а они сами».

– Взвод, строиться! – скомандовал он. – На боевой рубеж шагом марш!

– Старшина Вознов! Выдать этому войску два ящика патронов! – приказал капитан, наблюдая, как неохотно строятся новобранцы. Они уже разговорились с артиллеристами, понаходили среди них земляков и даже односельчан, и уже решили было, что останутся вместе с ними – обстрелянными, более опытными.

– Какой провинциальный мерзавец! – проворчал Розданов, когда после построения взвод вновь рассыпался и побрел к старой акации со снесенной снарядом верхней частью ствола. – Полтора километра на взвод!

– Уж не собираетесь ли вы взаправду держать здесь оборону, поручик? Эдак дослужитесь до ордена Красного Флага.

– Красного Знамени, оберштурмфюрер. Ордена противника нужно знать так же хорошо, как и звания. Кстати, в гражданскую это был высший орден красных.

– Вы его, уверен, удостоились.

– Я был белогвардейцем, – устало, безинтонационно напомнил Розданов.

– Понятно. В таком случае этого ордена Красного Флага удостоен офицер, который догнал вас до крымских берегов.

– И вполне заслуженно, – неожиданно обезоружил Штубера поручик. – Вы правы, если вермахт попрет, придется держаться. Не успеешь сдаться в плен, как какой-нибудь ефрейторишка проткнет тебя штыком или скосит под корень.

– Думаю, до темноты передняя линия все же продержится.

– Лучше думать над тем, как перейти линию фронта.