Река убиенных

– Эй! Смотрите, смотрите: труп! Братцы, утопленник! – неожиданно завопил худенький, почти мальчишеского телосложения Иван Роднов – самый юный в гарнизоне, бросаясь назад, к берегу.

– Чего ерепенишься?! – на удивление хладнокровно попытался «успокоить» его старшина.

– Так ведь утопленник!

– Ну и что? Вон еще один. – И хотя труп проплыл почти в метре от него, к берегу так и не отступил. – Теперь их всегда будет много. Так что привыкай.

– Как же привыкать к такому-то? – заскулил Роднов, оказавшись на берегу.

– А вот так, – пробасил старшина. – Хоронить теперь некому и некогда, а потому предавать не земле, а реке… Не Днестр это теперь, а река убиенных…

Вместо того чтобы тотчас же окунуться, поплавать, бойцы так и стояли в этой «реке убиенных» – кто по пояс, кто по грудь, – настороженно вглядываясь в течение, в речную глубину, словно забыли, зачем вошли в Днестр, а может, пытались разглядеть в его водовороте свою собственную фронтовую судьбу. Разглядеть, загадать на нее и смириться.

Ну а тройка самолетов появилась из-за холмов так неожиданно, что так и не раздевшийся лейтенант едва успел скомандовать: «Рассредоточиться! Воздух!»

Скомандовать-то он скомандовал. Однако ни один солдат на его крик не отреагировал: «река убиенных» словно бы околдовала их. Это были ее жертвы, и она не собиралась отпускать их.

Будто понимая обреченность людей, ни одного выстрела по ним летчики так и не сделали. Уверовавшие в свою карающую миссию, они разворачивались над лесом и друг за другом направляли свои машины на окопы пехоты, на невидимые отсюда позиции артиллеристов и на хорошо просматривавшийся со стороны реки дот.

С ужасом наблюдая, как немцы сбрасывают бомбы на «Беркут», Громов лишь бессильно сжимал кулаки. Все его безоружное, застывшее в воде голопузое войско выглядело теперь жалким и ничтожно беззащитным. Как комендант он был потрясен. Как он вообще мог согласиться на это идиотское купание?! Ведь летчикам ничего не стоило уничтожить весь его гарнизон прямо в воде. Две бомбы, шесть пулеметных очередей – и от его гарнизона… Господи!.. Это ж надо было клюнуть на чье-то дурацкое «уважить»!

Тем временем бойцы начали приходить в себя. Они молча, словно вдруг все до единого онемели, выбирались из реки, хватали одежду и, суетливо напяливая ее на себя, умоляюще посматривали на проносящиеся над их головами самолеты: «Только бы не спикировали, только бы!..»

Бомбы рвались почти рядом, осколки ложились еще ближе, и лишь удивительным солдатским везением, непостижимым фронтовым случаем можно было объяснить то, что до сих пор никого из бойцов «Беркута» даже не ранило.

Кое-кто из солдат гарнизона уже попытался бежать к доту, но Громов властно приказал всем вернуться и рассредоточиться под речным обрывом. Он успел сделать это как раз вовремя, поскольку появившаяся из-за тех же холмов еще одна тройка штурмовиков теперь уже пошла прямо на них, на прибрежные окопы, вспарывая пулями и холмы, и мелководье, и само поднебесье.

– А ведь самым хитрым оказался тот, над кем все подтрунивали – Каравайный, – добродушно проворчал Дзюбач, когда и этот налет наконец закончился.

– Это ж почему? – почти машинально поинтересовался лейтенант.

– Он один спокойно отсиделся в доте, посмеиваясь и над нами, грешнопупыми, и над бомбоплевателями.

– В таком случае не хитрый, а мудрый. Если, конечно, и в самом деле предвидел нечто подобное.

– Так ведь предвидел же, ирод!

– Значит, пусть это будет нам уроком, – отрубил Громов, взбираясь вслед за старшиной на крутизну. – Мы не имели права оставлять дот. Ни на одну минуту. Ни под каким предлогом. Отныне всякие групповые выходы и купания запрещаю! Вы поняли меня, старшина?

– Так ведь уже давно понял, товарищ лейтенант, – покаянно молвил Дзюбач. – Как по Святому Писанию – понял. Да только это, может, и есть последнее наше купание в «реке убиенных».

– Вот именно: «в реке убиенных»!

33

Последний километр машина, на которой старшим по званию оказался оберштурмфюрер СС Штубер, пробивалась к передовой по холмистой заднестровской равнине, покрытой уже основательно пожелтевшей травой и руинами чабанских домиков, между которыми все еще угадывались остатки огромных кошар.

Впереди, за небольшой долиной с поросшими терновником склонами, отчетливо слышалась пальба, и все свидетельствовало о том, что где-то там проходит сейчас передний край. Тем более странно было видеть, как из-за высокого холма медленно выползает довольно большой обоз с беженцами и ранеными, в гуще которого виднелись даже две цыганские кибитки. Обоз этот пытался поскорее проскользнуть мимо очень уж ненадежной линии обороны, чтобы выйти к мосту. Однако на равнине его сразу же заметили немецкие летчики, и стоявший на подножке представитель штаба Чехлов первым отчаянно завопил:

– Братья-християне, кто куда может!