Река, текущая вспять

В моем распоряжении было все красное кожаное сиденье, очень удобное. Я закуталась в свое одеяло и, убаюканная мерным покачиванием дилижанса, почти сразу уснула. И тогда произошла вот какая странность: мне стало сниться, что лошадей уже не две, а четыре и они мчатся во весь опор. Они сметали перед собой ночь, неудержимо пожирая дорогу, переносились одним прыжком через мосты и броды, и гривы их развевались по ветру. Шерсть у них блестела от пота, от взмыленных боков валил пар. Дилижанс едва касался земли. Старик-кучер правил стоя, щелкая кнутом и понукая лошадей: «Й-ях! Й-ях!» Я проснулась, все еще очумелая, и высунулась в окошко. Было свежо. Теперь совсем стемнело; лошади, которые и ночью хорошо видят, шли ровной рысью. Двое моих спутников не шевелились, я видела их неподвижные спины. Мне захотелось окликнуть их: «Все в порядке?» — просто чтобы услышать человеческий голос, но я подумала, что они, может быть, задремали, а лошади сами бегут куда надо, и смолчала. Долго смотрела на звездное небо, а потом опять уснула спокойным глубоким сном. Так прошла эта первая ночь в дилижансе. Мне и в голову не приходило, что будут еще другие ночи. Много ночей…

Парня звали Грегуар. Ему было шестнадцать лет. Не ревнуй, Томек, но вспоминаю я его с нежностью и, как вспомню, не могу удержаться от улыбки. У дилижанса было четыре узких окошка и еще одно маленькое оконце впереди, и то и дело в самый неожиданный момент в каком-нибудь из них появлялась лохматая рыжая голова Грегуара — то просто так, то вверх тормашками; то он показывал язык, то корчил страшные рожи. Среди дня это меня смешило, а вот ночью иногда пугало. Вообще-то он сидел впереди рядом со стариком, и я слышала, как они разговаривают и смеются. Но долго сидеть спокойно он не мог и, чуть что, покидал свое место и снова принимался валять дурака.

В первые дни нам изредка встречались другие путники — на дороге или на постоялых дворах, где мы иногда останавливались. Но чем дальше на юг, тем становилось безлюднее. И вот в конце первой недели, насколько мне помнится, настал и прошел день, за который мы не встретили ни единой живой души: с тех пор не было никого, кроме нас троих. Изменился и ландшафт. Никаких больше рек, деревьев, полей. Теперь мы катили по уходящей в бесконечность пыльной дороге через бескрайнюю равнину… Грегуар завел манеру пристраиваться на подножке и болтать со мной. Он приваливался головой к окну, и мы полусонно перебрасывались словами:

— Грегуар, а ты с этим стариком давно работаешь?

— С Иоримом? Да всю жизнь. Как мой отец, и дед, и прадед. Они с ним всегда работали.

— Так он, значит, старый-престарый?

— Да, очень старый…

Бывало, разговор прерывался молчанием, потом через несколько минут продолжался:

— Так сколько же ему лет?

— В будущем месяце исполнится сто…

— Сто лет!

— Ага, сто лет. Справлять будет в Бан-Байтане.

— В Бан-Байтане? Ты хочешь сказать, мы туда только в будущем месяце доберемся?

— Ничего я такого не говорил. Хочешь воды попить?

Не дожидаясь ответа, он с ловкостью акробата перебирался к заднему рундуку и приносил мне кружку воды и горсть вяленых фруктов или кусок сыра. Он охотно болтал со мной о чем угодно, но, едва речь заходила о нашем путешествии, из него было слова не вытянуть.

— Грегуар, а почему у вас только и пассажиров, что я одна?

— Тебе не нравится? Не устраивают условия?

Не устраивают условия? Совсем наоборот. С течением дней и ночей мне даже начинало представляться, что я — принцесса, а дилижанс — моя карета; что Иорим, старик-кучер, — мой отец-король, а Грегуар… мой принц! Мне ужасно нравилось разбивать лагерь для ночевки. Можно было размять ноги. Грегуар так и скакал туда-сюда. Разжечь костер, приготовить еду, обиходить лошадей — он все умел. Я помогала ему как могла. Мы ели в добром согласии, и самая простая похлебка казалась необычайно вкусной. Перед сном Грегуар мыл Иориму ноги в тазике с мыльной водой, безмолвно и неспешно.

Я спала в дилижансе. Грегуар и Иорим — те укладывались под ним, закутавшись в свои одеяла. В иные ночи старик очень громко храпел, и мы смеялись. Утром Грегуар заново раздувал огонь, варил кофе, мы завтракали и с восходом солнца снова пускались в путь. Все время прямо на юг.

Однажды я спросила Грегуара:

— А зачем вы едете в Бан-Байтан?

Он было смутился, потом рассмеялся:

— А вы, мадемуазель?

Я не засмеялась, и он понял, что на сей раз шуточками от меня не отделается.

— Я скажу тебе, когда мы будем по ту сторону вон того.

Я посмотрела туда, куда он указывал пальцем: далеко-далеко впереди гигантская горная гряда заслоняла горизонт.

— Мы что, будем перебираться через горы?

— Придется…

— Там высоко?

— Это называется Небесный Тракт.

— Небесный Тракт?

— Да. Говорят, там, наверху, кажется, будто ты в небе.

— Говорят? А ты — ты что, никогда там не проезжал?

— Никто там не проезжал вот уж больше пятидесяти лет.

— А… И почему это?

— Не знаю…

— А Иорим? Он-то эту дорогу знает?

— Я тебе все скажу, когда переберемся на ту сторону. Если переберемся…

Больше я ничего не смогла выведать.