Рейтинг Асури

«Это люди идут со свалки, – подумалось профессору. – Значит, это именно та тропа, которая ведет к их жилищу».

Затаив дыхание, Афа ждал, когда голоса растворятся в сумерках и он сможет выглянуть из своего убежища. В голове крутилось желание выйти к людям. Но испуг и тошнота останавливали его. Логика ясно утверждала, что это те несчастные, каждого из которых судьба определила как Человека-14. Страх же подсказывал, что эти люди – действительные преступники и заслуженно отправлены за стену Байхапура.

Афа никогда не видел Человека-14 в реальности, эти люди представлялись профессору с грубыми лицами, хитрыми глазами и заскорузлыми пальцами.

Голоса подошли уже совсем близко, и можно было отчетливо слышать речь людей.

– Вот это мне сегодня повезло! Когда в последний раз ты такое находил? – Грубый голос хвастался почти целой коробкой с пакетами нераспечатанного сока.

Женщина подсмеивалась над кем-то, нашедшим велосипедное колесо. Объект иронии объяснил, что оно очень даже пригодится для его велосипеда. И что завтра он еще раз пойдет и посмотрит, нет ли чего-нибудь подобного, чтобы сконструировать коляску-тачку для перевозки. Тогда сюда вообще можно ходить раз в три-четыре дня. Мужчину поддержали несколько человек. Один даже вызвался пойти вместе, только пораньше, чтобы успеть до всех остальных.

– Сейчас эта дура выставит меня посмешищем перед всеми! – Грубый голос с пакетами сока вынес вердикт. – Чтобы ни одна сука слова не проронила, понятно?

Все молчали.

Кто-то остановился почти в нескольких ярдах от профессора:

– Сейчас догоню…

Мужчина мочился совсем рядом. Профессор изо всех сил сдерживал себя, чтобы не разразиться случайным возгласом. Человек долго стоял за кустами, в полной тишине журчала, падая на траву и землю, моча.

– Ух, сука! – проговорил с наслаждением мужчина и заторопился за остальными.

Стихло. Асури осторожно вылез из своего укрытия и посмотрел вслед уходящим. На еще не черном фоне виднелись шесть силуэтов с огромными котомками за спиной. Трое мужчин, две женщины и, кажется, совсем еще мальчик. Голова его едва доходила до груди не самых высоких мужчин…

«Господи!» – пронеслось в голове профессора.

Хотелось крикнуть, догнать, пойти вместе с ними. Он даже сделал несколько шагов, но какой-то животный страх остановил его – страх ранее незнакомый, а теперь прочно обосновавшийся в некогда уверенном лауреате Нобелевской премии.

– Лауреат, черт бы тебя побрал! – прошептал Афа в набегающую темноту.

С трудом различая уже почти невидимую тропинку, профессор прошел к месту посуше, опустился на колени и тщательно прощупал почву. Вспомнив про Hennessy, Асури попытался разобраться в количестве остатка коньяка. На вес – еще почти половина бутылки. Это обрадовало профессора, он сделал маленький глоток и улегся на траву, подложив под голову рюкзак. Саквояж прижал к спине, чтобы ночная сырость не касалась тела, майку положил на живот (так высохнет быстрее) и закрыл глаза.

Горячий день не хотел уходить из профессора, но Афа, раскинув руки ладонями вверх, мерно и медленно задышал. Тело расслаблялось, растворялось, появлялась та самая синева с серебром, с которой можно слиться воедино и навсегда остаться частью великого космоса – невидимой, но осознающей самое себя крошечной песчинкой. Если не навсегда, то по крайней мере до восхода солнца.

XIX

Твердая земля и мелкие ветки кололи в спину, не давали погрузиться в тот глубокий сон, когда человек расстается на время с осознанной жизнью. Афа ворочался в поисках лучшего положения, проваливался в небытие, просыпался, смотрел в звездное небо, опять забывался. Мозг вздрагивал и, опомнившись, вновь и вновь восстанавливал упущенное: при пробуждении ему было очень необходимо полностью и достоверно передать профессору что-то важное и значимое для жизни.

Уже не наяву, а во сне Афа ясно себе представлял, что он вовсе не отличим от энергии и потоков прохлады, огня и ледяной влаги. Он не чувствовал ни тела, ни своих желаний – профессор наслаждался игрой потоков вокруг, в себе самом, в каком-то чувстве радости, когда лучи пронзали сознание. Именно сознание, так как больше он ничего не чувствовал.

Это прекрасное и одновременно странное чувство абсолютного единения и понимания этого единения качало профессора на волнах радости, любопытства постичь свое собственное отличие от общего хора энергии и ветра. Ему очень хотелось посмотреть со стороны на все это пространство, такое спокойное и великое в своей неторопливости. Голос откуда-то из глубины самого Асури подталкивал профессора отстраниться от всеобщего движения, заглянуть за него, увидеть глубокий смысл всего этого дрейфования в мире океана, одновременно являясь этим океаном. Само в себе, само по себе – несколько формул крутились в сознании Афы. Нестерпимо хотелось взглянуть на все это хотя бы на мгновение.