Афа нащупал ребристый край бутылочной пробки, потянул и сделал один глоток. Голод уже давал о себе знать, и коньяк был воспринят организмом как еда, в голове мгновенно зашумело, и стало почти безразлично все: и темнота, и автомобиль, и «тэн», и даже «Лотос-1». Сутки, всего сутки отделяли преступника от лауреата Нобелевской премии – проанализировать не было ни времени, ни возможности. Афа и не анализировал. Он даже не понимал, смирился ли он со всеми своими приключениями и бедами. Ничего не было ни в голове, ни в сердце. Разве что маленький шепот предлагал глотнуть еще коньяка, который вчера еще должен был быть исключен из жизни профессора навечно. Афа прислушался к шепоту и улегся на лавку в фургоне, придерживаясь за ремни при поворотах. Автомобиль мчался по ухоженному шоссе…
Клацнул замок в фургоне, дверь открыли настежь.
– Тэн Асури, выходите!
Профессор поднялся с лавочки автомобиля, подхватив саквояж и рюкзак, вышел. Автомобиль уперся в нескончаемую, огромную, сколько хватало глаз, стену. Металлическое ограждение ярдов в шесть высотой оканчивалось тремя лентами электрического шнура. На лентах покачивались обгоревшие тушки птиц, которые по незнанию опускались на провода и тут же сгорали. Темными комочками на лентах они сопровождали всю стену. Через каждые пятьдесят ярдов из стороны в сторону покачивалась видеокамера вместе с прожектором, который включался уже в темное время суток. Пространство у стены было абсолютно пустое, никаких построек, деревьев и еще чего-нибудь такого, что загораживало бы обзор. Вдалеке виднелся одноэтажный дом-барак, откуда в полном обмундировании для экстренных случаев шли десятка полтора охранников республики. Черные комбинезоны-скафандры матово поглощали свет, и только полированный шлем играл всеми возможными отблесками.
Полицейский, который сопровождал профессора, стоял перед открытой дверью и молча смотрел на Асури. Робот-контролер начал передвигаться вокруг Афы, постоянно щелкая глазами. Окончив фотографирование, робот подкатился к профессору совсем близко и попросил повторить за ним несколько фраз:
– Пожалуйста, тэн, повторите те слова, которые я вам сейчас предложу. Прошу вас… – Робот зычно произносил незамысловатые фразы об удачном урожае, отвратительной погоде, прекрасном виде на горы и еще много чего непонятного и бессмысленного.
Афа повторял вслед за роботом и затем прослушивал свою же речь, которую машина отправляла в банк данных. Офицер стоял молча и только что-то записывал себе в блокнот, глядя на циферблат на спине у робота.
Подошли охранники со светящимися головами. Несколько ухищрений, и стена приоткрыла дверь в острог. Полицейский тоже подошел к щели в заборе, повернулся в сторону Афы:
– Пожалуйста, проходите, тэн Асури. Впредь вы будете лишены всякого контроля за своим поведением, и в то же время вы не имеете права появляться на гражданской территории государства Байхапур. Любая попытка попасть обратно будет пресечена.
Придерживая тяжелую и толстую дверь, полицейский ждал, когда Афа войдет в нее. Лямка рюкзака зацепилась за выступы в проеме. Асури дернул мешок. Перешагнув через высокий порог, Афа оглянулся. Огромный люк уже захлопнулся и через пять секунд вжался в стену так, что стал едва заметной щелочкой по своему периметру. Откуда-то сверху раздалось угрожающее:
– Отойдите от стены на двадцать ярдов.
Профессор оглядел стену, местами уже покрывшуюся ржавчиной, посмотрел вверх на громкоговоритель и отвернулся к пространству, которое теперь станет для него единственным местом для окончания жизни. Это он знал очень хорошо. Во всех докладах, которые время от времени доходили до профессора, были отчетливо указаны все меры предосторожности в случае желания тэна вернуться в человеческое общество.
XVIII
Профессор поднял саквояж и медленно пошел в пустыню. Становилось душно и сухо. Первые пальмы не давали своей тенью никакой прохлады. Воды тоже нигде не было. Мучительная жажда все больше и больше заставляла профессора ускорить шаг. Не понимая, куда ему надо идти, профессор просто старался не останавливаться в тайной надежде, что когда-нибудь это кончится. Неожиданно проскользнула мысль, что кончится все, а не только это. Пить хотелось больше, чем думать о своем финале в пустыне. Благо деревья стали появляться чаще. Сорвав несколько листков кетапанга, Афа стал жевать их. Что-то влажное, но кислое ощущалось во рту. Никакой воды малайзийский миндаль не давал, но сухость ушла, и, несмотря на вязкость во рту, стало легче идти.
«Если найти воду, то с ней и миндалем можно жить», – неожиданно появилось в голове у профессора. Отметив для себя эту мысль, Афа Асури усмехнулся. Собственно, других мыслей голове не было нужно. Этой достаточно.