Рейд ценою в жизнь

Скорее всего это была мобильная миномётная батарея, такие перевозят в кузовах трёхтонных грузовиков, с этих же машины ведут огонь. Работали три миномёта, снова грохало теперь уже слева – падали деревья, рвался кустарник.

– Проскочим товарищ лейтенант крючковому с тобой если побежим мосты удастся…

Словно в ответ на его сомнительное заявление батарея ударила с перелетом – мины упали метрах в сорока по курсу, затрещали падающие деревья.

– Ни с места!.. – скомандовал Глеб. – Не шевелится!.. Прижмитесь к земле, заройтесь в эту чёртову жижу. Шлыков, следи за нашим другом – теперь ты за него отвечаешь.

Начиналось что-то непотребное: миномёты били по площади – о местонахождении целей миномётчики могли только догадываться, но они почти угадали – высчитали время и примерно пройденное расстояние. Взрывы гремели на ограниченном участке болота, терзали чахлую растительность, слушать свист падающей мины было настоящим испытанием – к этому невозможно привыкнуть. Всякий раз, когда раздается такой свист – душа уходит в пятки, а тело цепенеет. Невозможно определить по свисту куда упадёт эта смерть.

Разведчики лежали на тропе, нагребая на себя ветки, тягучую жижу, прятали головы в грязь, словно страусы, зарывались в песок. Гремело везде и совсем рядом. В какой-то миг почудилось, что взрывы отдаляются, появилась надежда, но опять бабахнуло под носом, словно под лавину попали – затрещало голое дерево, стоящее в паре метров, переломился ствол и вся махина стала падать на тропу, где лежали люди. Охнул Багдыров, откатился, но всё же попал под удар, что-то хрустнуло – красноармеец взвыл от боли.

– Рахат, ты ранен? – прокричал Глеб.

– Товарищ лейтенант… – голос бойца дрожал, срывался. – Дерево мне руку сломало.

– Рахат, не шевелись. Это не самое страшное.

– Я уже понял, товарищ лейтенант. Знаете, как больно…

Обстрел продолжался несколько минут – людей засыпало ветками, облило жижей, задыхался и кашлял Герасимов – похоже нахлебался. Обстрел прекратился также резко, как и начался, видно у немцев закончились боеприпасы, но нет. Далеко впереди взорвались ещё несколько мин, окончательно стало тихо. Грязевая ванна вышла первосортной – куда там бальнеологическому курорту. Шубин поднялся, схватившись за ствол корявого деревца.

– Все целы? – голосовые связки отказывали, кашель зажимал горло.

Народ в разнобой отозвался – уцелели все, бог миловал. Просто чудо! А ведь всех могло накрыть одной минной разум.

– Я не цел… – пожаловался Богданов.

– Так внезапно всё… – пожаловался Бурмин. – Не пикнуть, не пукнуть.

– Это только хорошие вещи делаются долго, – назидательно изрёк Мостовой. – А всё плохое происходит быстро. Уж простите за философию.

– Да пошёл ты, со своей философией, – завозился Вожаков, подполз к пленному.

Господин майор свернулся в позу эмбриона и мелко подрагивал.

– Эй, как вас там… – потряс его за плечо разведчик. – Смотри-ка – дышит, глаза бегают. Жив наш упырь, товарищ лейтенант. Жив и уже готов давать показания в штабе дивизии. Глянь-ка мужики – снова ругается.

– Ага, умиляйся над ним – умиляйся… – проворчал Бурмин. – Только руками не маши, а то откусит по локоть.

Пострадавший Багдыров попытался перевернуться, жалобно застонал, ствол паданца он с себя сбросил, но своё чёрное дело тот уже сделал. Правая рука была сломана в районе лучевой кости, попытки прощупать повреждённое место – вызвали яростное сопротивление, перелом по счастью был закрытым.

– Теперь нам точно спешить некуда, – подытожил Герасимов. – Товарищ лейтенант, давайте ему шину наложим, а то он так стонет, аж сердце кровью обливается.

Багдыров теперь не только стонал, но и ругался, конкретно в адрес Серёги. Разведчики собрались в кучу, посветили фонарями, Багдыров шипел, гнал от себя сердобольных товарищей, но обезболивающую таблетку проглотил. Комбинезон с плеча частично стащили, сломали и обстругали подходящую толстую ветку, привязали к предплечью. Придя в себя, Багдыров признался, что с детства плохо переносит боль, обладая пониженным болевым порогом. Службе в разведке, до сегодняшнего дня, это как-то не мешало.

– Ничего, до свадьбы заживёт, – успокоил Шлыков. – Ты главное не шевелись и руку от бедра не отрывай.

– Так я уже женат, простонал Багдыров. – Малика у меня – первая красавица в посёлке. Мы в девятнадцать поженились. Её родители были против – не хотели, чтобы дочь за милиционера выходила. Так Малика, во имя нашей неземной любви, вопреки родительской воле, пошла.

– Правильно. Нечего потакать патриархальным обычаям и предрассудкам, – хмыкнул Шлыков. – Советский человек сам себе хозяин. Исполнилось восемнадцать – делай что хочешь… Ну или почти.

– Все равно до свадьбы заживет, Рахат, – язвительно добавил Серёга Герасимов и конкретизировал под сдавленный хохот. – До следующей, я хочу сказать.

Пострадавший обиженно засопел.

Болото простиралось во все пределы, казалось оно было везде. Минометный обстрел не возобновлялся, погони не было, видно, немцы тешили себя мыслью, что накрыли таки беглецов.