Redrum 2017

Из ванной послышался шум воды. Дождавшись, пока согреется чайник, я всё ещё продолжал размышлять над странной книгой. Что самое удивительное, волновала меня сейчас не история как таковая, а, скорее, сам факт существования её на бумаге. По желтоватым страницам, мелкому и нечёткому кеглю, даже запаху, она напоминала мне издания советских времен, те самые, каких было полно в библиотеке отца, и где на задней обложке всегда мелкими буквами печаталась цена. Таких изданий и сейчас хватало: он пылились на старых антресолях и в забитых хламом тумбочках, их выкидывали в подъезды, их за копейки продавали выпивохи рядом с супермаркетом неподалеку от нашего дома. Только странное оформление, огромная буква «О» и путаное повествование не давали увязать эту книгу с остальными изданиями тех времен. Удивляло, что нечто подобное вообще могли напечатать в таком виде. Возможно, это был какой-то низкокачественный самиздат, что вполне объясняло ту легкость, с которой автор размещал текст на странице и без особых на то причин делал буквы чуть ли не во всю страницу. О, О, О… Ольга?

Чайник закипел. Перелив воду в кастрюлю, я поставил пельмени вариться, а сам направился в комнату, откуда притащил на кухню ноутбук и стал рыскать в интернете в поисках автора книги, а если повезёт, то и самой книги в полном виде. Однако это ни к чему не привело. Я нашёл несколько романов, в которых использовались различные типографские хулиганства, но это всё было не то. Я пытался вбивать несколько цитат в строку поиска, но и это ничего не дало, что лишь утверждало в мысли, что это явный самиздат, и, вполне возможно, в единственном экземпляре.

Когда Егор помылся, и в домашних трико и плюшевых тапках-зайцах прошоркал на кухню, я показал ему книгу и улыбнулся.

— На кой черт ты её из мусорки вытащил? — спросил он. — Она порвана, толку никакого.

— Откуда она у тебя? — спросил я.

Егор взял тарелку и стал выкладывать пельмени.

— Когда папа умер, я в его вещах разбирался, захватил некоторые книги, а эта, видать, как-то в общей куче оказалось. Ну, я как дурак, возил её туда-сюда со всеми этими переездами, даже не замечая. Вчера вот наткнулся на неё, да выбросил. Нахер этот лишний груз… Ты чего не ешь?

— Сейчас буду, — ответил я. — Слушай, а кто автор, не знаешь?

Егор пожал плечами. Перенёс тарелку с пельменями на стол, уселся, захватил один пельмень вилкой и стал на него дуть.

— Она так и была порванной, — сказал он. — Сдалась она тебе…

— Да вот интересно оформлена. Никогда такого не видел.

— Хер знает, я не рассматривал, — ответил Егор и, положив пельмень в рот, принялся с аппетитом жевать.

А вот мне есть перехотелось. Понятно теперь, что от соседа ответа не получить, да и, собственно, чего я и правда к этой книге привязался? Ну, ударился автор в эксперименты, это ещё ничего не говорит о качестве текста. Взгляд привлекает, а на деле, может, и совсем пустышка, да ещё бесконечные рефлексии по какой-то Ольге. Вот только что имел в виду автор, написав, что его героя утащили в тёмное место? Кто утащил, и о какой-такой оболочке он писал, что сохраняет его на этом свете? Быть может, это какой-то странный фантастический роман, а, может, и просто унылая графомания? По крайней мере, добравшись до сто тридцатой страницы я увидел только переливания из пустого в порожнее и топтание на одном месте.

Я всё никак не мог окончательно определиться со своим отношением к странному тексту. Более того, думая об этом под чавканье и сопение Егора, я вдруг ощутил, что прочитанная этим утром часть мне уже знакома. Узнавалось даже не то, что написано, а, скорее, стиль изложения. Это чувство пришло внезапно и почти сразу улетучилось, отогнанное разумом. Точно так бывает с дежа вю.

— Ты чего задумался? — спросил Егор.

— Да так, вспомнил кое-что.

Меня вдруг замутило. К горлу подступил комок, а запах пельменей из аппетитного показался мерзким… тошнотворным. Я поднялся и вышел из кухни. В коридоре остановился, опёрся рукой о стену и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Тошнота не проходила, хуже того: в голове застыл комок необъяснимого страха. На секунду я будто увидел себя со стороны. Вот он я, стою, согнувшись, а за спиной обои на стенах чернеют, стена начинает двигаться подобно желе, вздрагивает, переливается волнами, тянется ко мне чёрными руками, чтобы схватить… Втянуть в себя…

Я резко обернулся. Но стена оставалась прежней. Оранжевые обои, мелкие линии рельефного рисунка, будто полосы, оставленные на песке ползущими змеями. Сотнями ползущих змей. А, быть может, поверхность дерева, изъеденная короедами. Этот образ вызвал новый приступ необъяснимого страха. Но затем всё прошло — и страх, и тошнота. Осталась слабая тревога и чувство бесконечной пустоты, где-то там, под желудком. Пустоты, какая бывает после тяжёлой потери. Такой же, какую я ощущал после смерти мамы.

Я направился в комнату. Нужно просто поспать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀