Разговоры об искусстве. (Не отнять)

Наливали и мне. Но я всегда понимал, что был статистом, соперничать с Профессором в народной любви никому из нас и в голову не приходило. Терпимый к чужим недостаткам, Профессор имел собственную слабость. Какую-то неистребимую смешливость. Это не имело ничего общего с пошлым жанром анекдота. Это был дар обнажения смешного в житейских ситуациях. Он обожал алогизмы наличной реальности, он был падок до них, как никто. Слабость? Она была в том, что Профессор не мог остановиться. Он обладал чувством юмора, которое было сильнее его.

Когда его сын Андрей венчался, мы отмечали дома, в церковь не пошли. Молодые обещали позвонить по окончанию церемонии. Позвонили. Все хорошо. Поехали куда-то своей молодежной компанией. Тут позвонила мать новоиспеченной жены. Она тоже почему-то не смогла быть в церкви.

– Володя, как прошло? Все хорошо? Ребята довольны?

– Да, все нормально. – Володя кратко, мы сидели за столом, рюмки наготове, пересказал доклад молодоженов.

– Кстати, ты мне кем теперь приходишься?

– Сватьей. А Дина – невесткой.

Профессора, видимо, озадачило это обилие новых терминов. Он повторил медленно:

– Невестка. – И почему-то, неожиданно для всех, не удержался и ввернул из Вертинского, – «И швырнула в священника обручальным кольцом».

Немая сцена. Мы давились смехом, боясь, что в трубке будет слышно. Профессор сник: до него дошло, что ради красного словца он в который раз влип в историю. Да какую, покусился на святое, семейное. «Как я мог?» – читалось в его глазах. В трубке бился взволнованный голос сватьи. Она пребывала в трансе.

– Дина бросила? Они поссорились? Боже, зачем она швырнула кольцо?

Вдогонку

Студентом 1-го меда Володя возвращался из института одним и тем же маршрутом. По Рентгена на Каменноостровский, 26–28, «дом троих Бенуа». Поднимался на четвертый этаж. Звонил в дверь музея-квартиры С. М. Кирова. Это было время достойно застойное, Кирова и не думал никто разоблачать. Невозможно – только сунь свой нос в его насыщенную партийную и не менее активную личную жизнь, живо прищемят. Так что убиенный партийный бонвиван пребывал во славе. Квартира была обставлена по тогдашнему, 1930-х годов, последнему слову, там даже холодильник был. Я потому знаю, что тоже захаживал. Володя регулярно навещал музей-квартиру. Цель у него была прагматическая, гигиеническая. В квартире была роскошная умывальная комната и туалет. Володя после занятий, всех этих вскрытий и моргов, нуждался в том, чтобы привести себя в порядок. В общежитии, где он тогда жил, с этим были трудности. Кафельное кировское чудо притягивало его. Надо сказать, в музее было драматически пустынно. В Ленинграде было множество мемориальных квартир революционных деятелей. Конечно, по красным дням календаря туда водили октябрят и пионеров. Как правило, дело ограничивалось местами, где побывал (проживал какое-то время, или однажды ночевал, или прятался от супостатов) Владимир Ильич. На другие адреса пионеров не хватало. Хотя квартиры, помеченные ленинским присутствием, были куда как скромнее кировской. С другой стороны, Ленин скрывался, а Киров был уже хозяином города. Отсюда и холодильник, и кафель в туалете. Так вот, сотрудники музея и бабушки-смотрительницы переживали, что посетителей было – кот наплакал. Все-таки воспитательные задачи. За малую посещаемость могли и наказать рублем. Хотя вряд ли, тогда уже все смирились с ритуальностью всей этой пропаганды и научились втирать очки. Коллектив сразу раскусил студента. Ясно же, просто так сюда ходить никто не будет. Ну, нужно парню привести себя в порядок. Зато – посетитель, не так скучно. Володе выдавали бесплатный билет. Потом даже стали чаем поить. Уже тогда у Володи проявился уникальный дар общения. Через какое-то время старушки уже ждали его как родного. Уверен, понадобись ему, они бы и ночевать его оставляли в квартире Кирова, несмотря на всю хитрую охранную сигнализацию. Но будущий наш Профессор никогда не злоупотреблял доверием. Приведя себя в порядок и даже отдохнув на снабженном учетным номерком диване, пообщавшись с музейщицами, он покидал гостеприимную квартиру. Перед этим – так уж вошло в обычай – он должен был оставить запись в журнале посетителей. Впрочем, почему должен? Никто его не заставлял и не просил. Володя просто чувствовал, что женщинам будет приятно. Он и писал, каждый раз чуть меняя почерк, что-либо духоподъемное про Кирова. Сначала про него как про «Мальчика из Уржума» (так называлась детская книжка про юного Мироныча), потом как организатора молодежи, так доходил и до Кирова – вождя и руководителя Ленинграда. Все были довольны. Думаю, Киров тоже. Все-таки кому-то он был нужен. Не ради галочки в ведомости зашел человек. А Киров – это мы с Профессором много позже обсуждали – был реальный человек. Холодильник шикарный, балерины там, – реальный. Не фанатик. Не страшно и зайти. Не то что к другим.

Вдогонку

К. Паустовский вспоминал, как их гимназический учитель натаскивал своих учеников, проверяя их представления о воспитанном человеке.