Разговоры об искусстве. (Не отнять)

В конце 1980-х в Нью-Йорке Наташа Ланда, эмигрантка со стажем, познакомила меня с Ивой Зайсель – очень почтенного возраста старушкой. Она представляла собой – я уже научился разбираться в типологии нью-йоркского люда – даму с 5-й авеню: ухоженность и манеры, за которыми запах по-настоящему больших старых денег, со всеми вытекающими обстоятельствами. В том числе, помимо прочего, некоторой скуповатостью. Бывалые таксисты избегают работать по адресам типа Sutton Place, 1: лакеи в ливреях у шикарного подъезда, вазы с цветами, ковровая дорожка. Но таксиста не проведешь: чаевые проблематичны. Так и Ива, расплачиваясь с таксистом, оправдывала все злые ожидания: тянула из него жилы, требуя вернуть все до цента, чтобы потом царственно протянуть доллар на чай. Что меня удивило, при этом она явственно пробормотала: «блядь»… Ива Зайсель-Штриккер оказалась уникальным персонажем. Ее дед, еврей из подданных Австро-Венгерской империи, получил от Франца-Иосифа баронство за заслуги, кажется, в строительстве имперских железных дорог. Родители, как водится, были социалистами, причем настолько, что дочь, воспитанная в марксистском духе, отправилась в начале 1930-х в Советскую Россию помогать налаживать фарфоровое производство. В двадцать девять лет она стала художественным руководителем фарфоро-стекольной отрасли всего СССР. На Ломоносовском и Дулевском заводах тиражировались ее изделия, ее форма «Интурист» музейна. На Ломоносовском заводе ее, молодую и общительную, знали все. В середине 1930-х Иву, естественно, замели, она долго и мучительно сидела в Крестах, затем ее, видимо, в момент предвоенного сталинско-гитлеровского сближения лояльно выдали немцам. Гестапо подрастерялось: еврейка-баронесса – коммунистка, к тому же политзаключенная, да и со связями, черт ногу сломит. И дали ей уехать в Англию. Оттуда она перебралась в Нью-Йорк, вышла замуж за миллионера, но, главное, стала родоначальницей американского фарфора. Ей в 1942-м поручили сделать первый фарфоровый сет для музея «Модерн Арт». С тех пор она стала классиком американского промышленного дизайна, работала в керамике и в металле, была представлена в главных мировых музеях. Она прожила уникально долгую жизнь: в магазине МОМА я покупал чайники ее дизайна, которые выпускались к ее девяностопятилетию, а затем и к столетию…

Такой вот железный божий одуванчик… Кстати, этот последний всплеск славы пришелся уже на конец девяностых. В восьмидесятые годы ее как-то подзабыли. Когда я пришел с ней в Модерн Арт, молодые кураторы остолбенели: как, эта бабушка американского фарфора еще жива… Человека с такой биографией они воспринимали в далекой исторической перспективе. Так что я горд, что мы в Русском провели (старанием в основном Е. А. Ивановой) ее выставку и, хочется думать, взбодрили интерес к этой персоне. Более того, Зайсель-Штриккер для Ломоносовского завода, в память о молодости, создала в 2001 году, будучи девяноста пяти лет от роду, форму «Талисман». Которая пошла в тираж… На выставку в Русский музей Ива приехать не смогла. Я снимал на видео открытие специально для нее. Подошел к Ризничу. Старик внимательно рассматривал экспонаты.

– Иван Иваныч, вы Иву знавали, помните ее?

– Еще как помню.

– Скажите ей что-нибудь на камеру. – Старик долго отнекивался, – я ведь правду скажу, а она, глядишь, обидится. – Потом все-таки произнес, строго глядя в объектив, – Здравствуй, Ива. Помню тебя. Женщина ты была прекрасная. Просто-таки редкая. – Помолчал и добавил: – А фарфор все-таки у тебя говно.

Вообще за словом в карман не лез. Рассказ Раисы Струмайтис