Разговоры об искусстве. (Не отнять)

– Ты не думай чего такого, я шахтер, и батя мой был шахтером. Но вот у меня уже с десяток лет беда – язва. Да не сама язва беда, а то, что выпивать не могу. Ну, никак, сразу крутить начинает, хоть волком вой. А народ наш знаешь какой – перед спуском, после спуска. И дома: то у одного в садочке, то у другого. Рядом живем. А я пил со всеми на равных, и вдруг отказываться стал. Ну, мочи нет. Ребята стали коситься. Я сколько раз объяснял – воздерживаюсь по медицинским причинам. Присоседиться норовил: вы, ребята, пейте, а я так, рядом посижу, покурю. Сами знаете, трезвый человек выпивающему не ровня. Не компания. Чувствую, не рады они мне. Стесняются. А тут и деньги пошли. Мало того, что пропивать все перестал, зять пристрастил к пчеловодству. Езжу к нему на пасеку. Мед продаем в сотах на рамке. От покупателей отбою нет. А мужики издеваются: «Петрович, ты, смотрим, прямо, евреем заделался. «Жигуль» у тебя. Достаток. Одеколоном пахнешь. Дети музыке учатся. Куркуль». Я понимаю, это они из зависти. У них-то все на ветер. Но все-таки как-то неудобно. Как будто в чем-то виноват. А мне что делать? В компании не рады. Дома сидеть? Жена по хозяйству замучает. Хотя я у нее теперь и в уважу-хе. Как-то смотрю в шахтоуправлении на стене – турпутевки. Зарубежные. Посмотрел – цены доступные. Профсоюз оплачивает чуть ли не восемьдесят процентов. Попробовал, начали, конечно, с болгарий там всяких, а теперь зато куда хошь. Хоть в королевство Нидерланды. Где только не побывал. Правда, от наших я один.

И закончил, переходя на просторечную лексику: «Не ездиют».

На какой-то остановке язвенник, распрощавшись, вышел. Все было правдой. Я вспомнил эти машинописные объявления на доске в актовом зале. Поездку по замкам Луары шахтеру можно было купить на те же примерно деньги, что мне светили за эти донецкие лекции. Я тогда еще прикинул: надо же, и я бы мог. Но не придал этим бумажкам никакого значения: мог-то я мог, да кто бы мне дал. Я был воспитан своей страной правильно: одни могут, да не ездиют. Другие мечтают ездить, да не могут. Каждый пьет на своем месте. Никакого социального напряжения. И только больные вносят опасную неопределенность.

Ирина Валентиновна

Это был первый заказанный мне текст. Ирину Валентиновну Щеголеву-Альтман я знал с детства. Дом отдыха архитекторов в Зеленогорске под Ленинградом, куда родители ссылали меня на каникулярное время, был не представим без Натана Исаевича Альтмана и его жены, Ирины Валентиновны. Как без беломраморной обнаженной женщины – скульптуры Pathos – и бильярдной в «большой» даче: двух наиболее интересных для мальчишек мест достопримечательностей. И. В. много лет спустя, представляя меня, студента-увальня, знакомым, говорила:

– Это Александр, мы с ним друзья детства.

Она вообще была остра на язык. Опять же через много лет, уже очень немолодой дамой, она танцевала с молодежью, в том числе и с моей женой Леной, где-то на террасе Дома творчества в Хосте. Оступилась и сломала ногу. Ее подхватил красавец-грузин и на руках понес к машине.

– Представляешь, как ей было больно, – делилась по телефону Лена, восхищенная стойкостью И. В. – Но она, пока ее нес в объятьях молодой мужчина, успела произнести: «Ради такого момента не жалко и ногу сломать».

Это было типичное для нее bon mot. У И. В. был своеобразный черно-советский юмор. Известно, Альтман в молодости был дружен с Ахматовой, написал ее знаменитый русско-музейный портрет. Анна Андреевна посвятила ему стихи: «Теперь не знаю, где художник милый… /Но чувствую, что Музы наши дружны /Беспечной и пленительною дружбой, / Как девушки, не знавшие любви».

И. В. рассказывала спокойным, беспечным тоном, без всякого вдовьего надрыва:

– Зима. Пришла в Комарово на кладбище, что-то там делаю у могилы Натана. Вдруг – группа лыжников. Видимо, отдыхающие из окрестных санаториев. На лыжах за культурой. Кладбище-то достопримечательное. Вот они и стоят, потные, пар идет. И экскурсовод, тетка такая типичная профсоюзная, им объясняет: здесь лежит поэтесса Анна Ахматова. А здесь вот – могила ее мужа, художника Альтмана.

За ней многое повторяли. Вот хотя бы на ту же примерно тему:

– Может, я была Натану не лучшая жена. Но зато какая я вдова!