Читаем Разговор с отцом полностью

Смысл изготавливается человеком, как сказали бы социологи в ту эпоху. Он продукт фабрики знания, а само знание определяется производящей его общественно-экономической формацией, как мог бы сказать марксизм. Или же смысл – как имя, результат договора между людьми, как в Кратиле Платона. Может быть, он есть выражение чистой энергии мысли, так утверждает феноменология. Или же смысл есть то наполнение сердца, откуда добрый человек, по слову Евангелия, выносит доброе, а злой – злое. (А что есть доброе? То, в чем Господь извещает нас о Себе; но это поворот мысли, невместимый для моего отца.) При всех определениях, а их нетрудно набрать отовсюду, смысл есть то, что становится ясным, самоочевидным разуму, то, что в силу очевидности, выраженности соединяет или разделяет людей. В смысле мы находим самих себя, принимая или отвергая смысл, как присущего нам или как весть иного. Иное есть затененная сторона смысла, куда не ступала нога разума, ибо смысл никакого предмета, явления или слова никогда не раскрывает себя до конца в доступном нам понимании, он закидывает сеть по другую сторону реальности и выносит нам слова о ней. Но только с той стороны, куда иногда проникает искусство слова, прежде всего поэзия, мы неожиданно познаем и самих себя через непознанное в нас. Да, это непознанное бывает одновременно несказанным и облеченным в очень ясный смысл.

«Через слышание самого себя и происходит процесс самопознания языка», – сказал Кольридж в пересказе Бродского40. В языке человек ежечасно себя находит и ставит перед собой. Но в таком случае, в чем смысл самого познаваемого? Через все определения известного мы упираемся в неизвестное – в человека, выходящего навстречу другому. Проблема смысла выводит нас из области стиховедческих проблем, чтобы остановиться, в недоумении застыв, перед той самой нераскрытой, но вечно раскрывающейся загадкой человеческой личности, которая загадывается в слове. Загадка просто куда-то задвигается в «чистом» стиховедении, ведающем только себя, загадки нет для марксизма, уверенного в том, что смысл – отражение объективной реальности. При этом объективность самой этой реальности он, не замечая того, определяет исходя из себя же, из своей субъективности: то, что вижу и собой отражаю, и есть истина. Мне близко определение А. Лосева, для которого смысл как «тайна слова заключается именно в общении с предметом и в общении с другими людьми»41. Вне общения, в том числе и соприкосновения с тем, что недоступно рациональному, в смысле нет никакого смысла, общение вводит в нас смысл другого послания, которое несет в себе каждый человек, как и всякий предмет. Все, что есть, обращено к нам и говорит с нами. Эхо этого разговора можно услышать, скажем, в строчке Б. Ахмадулиной: «Свой тайный смысл доверят мне предметы». На доверие вещей человек отвечает поэзией. Поэзия – это отклик на посылаемый нам извне смысл. А книга Поэзия как смысл могла бы послужить отличным введением к будущей книге Корнелия Зелинского О смысле поэзии. Этот путь был уже намечен, но не был, не мог быть им пройден.

Эти размышления лишь попутны воспоминаниям, они указывают на развилку, за которой видится бесконечное число путей, увлекательнейших для мысли, спора, жизни. Как же жалею я, что открыл их для себя только через полвека после кончины отца. Вот бы углубиться в лес, отправиться по этим мысленным дорогам и начать говорить о смысле, спорить о нем, но у меня были другие дела.

<p>КРАХ КОНСТРУКТИВИЗМА</p>

Но в те годы, когда писалась Поэзия, страна была, как сказал поэт, подросток; строгая матушка-власть выпустила чуть-чуть погулять своих граждан, между западными и российскими издательствами еще не было вырыто неодолимого рва, и книги, изданные там и здесь, пересекаясь, могли вливаться в разные идейные движения, одним из которых и стал в Москве Литературный центр конструктивистов, ЛЦК. Корнелий Зелинский был мозгом этого Центра как его теоретик и главный мыслитель, но в эту группу вошли и его друзья, большие поэты Багрицкий, Луговской, Сельвинский, Вера Инбер, теоретик авангарда А.Н. Чичерин. Почти каждому из них отец, помимо многих ссылок в Поэзии как смысл, посвятил по обширной статье. Он придал конструктивизму программное обеспечение, в котором сумел соединить воедино то, что было разрозненным: гуманитарные знания с техническими, философию с мечтательным броском в будущее. Характерна фраза, с которой начинается программа: конструктивизм – это математика, разлитая по всем сосудам культуры. Отец изучал какие-то элементы высшей математики, но профессионалом в этой области не был, я по крайней мере не помню, чтобы в его библиотеке были книги на эту тему.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии