Читаем Разговор с отцом полностью

Ввязываясь в битву за смысл, автор Поэзии как смысл хочет прежде всего дать бой всякой несоизмеримости, которая, как верят поклонники «музыки без слов», образуется между звучанием слова и его пониманием, когда значение, в его декартовской ясности и отчетливости, хочет скрыться за образом, за витиеватым скоплением звуков, ритмом, рифмой, музыкой произнесения стиха, за шестикрылым серафимом, посетившим поэзию. «De la musique avant toute chose!»36 – вспомним знаменитый возглас Верлена. Нет, возражает Корнелий Зелинский, Верлена не цитируя, но явно подразумевая, «музыка – личина бессмысленного в поэзии»37, мозг ее – смысл. Вопреки Ницше меньше всего он верит в «рождение трагедии из духа музыки», напоминая о „трагедии смысла в объятиях музыки, о трагедии хитроумного Улисса, плененного сиренами“»38. Мы следуем за суденышком автора, которое он умело ведет в потоке споров, ожидая, что вскоре пристанем к твердому берегу того, что именуется смыслом; чем дальше плывем, тем он все больше манит, а берег все отдаляется. Изящно, умеючи отец расправляется со всеми, кто хочет отодвинуть смысл в область духов, намеков на нечто несказанное и бессловесное, доступное лишь интуитивно, но, кажется, останавливается у порога самого смысла. Поэзия как смысл – но какой именно?

«Но что такое смысл? Мы все время говорили о нем как о чем-то предельно ясном. Быть со смыслом, то есть быть с мыслью… Разве сам смысл не есть сама жизнь, диалектика самого смысла – диалектика самой жизни?»39 Жизнь? Но кто же определил смысл жизни с его диалектикой? Войти в сердцевину смысла – значит, войти во внутреннее начало человека. Поэзия не только «служанка серафима» – отец иронически вспоминает слова Мандельштама, или, добавим еще, «туго налившийся свист» (Пастернак), или, скажем, «примирительный елей», как у Тютчева, или «лучшие слова в лучшем порядке» (Бродский), который поэту предстоит открыть, или что-то еще, чего нет на свете. Поэзия есть особый способ человеческого самораскрытия или самооткровения и заниматься ее изучением должна не одна наука о стихе, которая всегда замкнута на себе самой, но прежде всего знание о самом человеке.

«Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» – вопрошает Библия Творца неба и земли (Псалом, 8:5), и поэзия, когда она подлинная, дает свой ответ еще до всякой науки. Однако для отца это именно наука, облеченная им в искусно пошитую словесную ткань, но наука о смысле стиха в данном случае преграждает нам путь к науке о смысле человека. Для меня же поэзия есть часть антропологии, диалог с логосом, тем логосом, которым одарен каждый из нас. В этом, как ни странно, меня еще раз убедила книга отца; разделавшись блестяще со всеми своими оппонентами: символистами, фетовцами, формалистами, футуристами, лефовцами, «заумщиками», стиховедами, попавшимися под руку, он подходит к границе, которую, не может, не хочет или не умеет переступать: к зачатию и рождения смысла в человеке. И, наверное, благо, что он эту границу не переступает. Ибо за ней в те годы сразу начиналась бесплодная, вытоптанная земля готовых идеологических полуфабрикатов, и ему пришлось бы служить поставщиком банальностей, говорить «пайковые речи» о строителе «прекрасного нового мира» и прочее. Но в пределах своей темы ему удалось не испортить газетными речами отличную (пусть и далекую от меня) стиховедческую книжку, которая и ныне вполне профессионально жива, почти через 100 лет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии