Читаем Разговор с отцом полностью

Признаюсь, раньше я ее никогда не читал. Поэзия как смысл была вне меня. И сейчас, принимаясь за этот очерк, собирался, временем дорожа, только проглядеть ее. Но стал читать и зачитался, получая удовольствие от профессионализма, порой виртуозного, изящества логики, мастерства полемики, владения стилем. Отец, не ожидал! Даже «верность марксизму» здесь не мешает главному, она просто теснится где-то за кадром; среди ссылок на Гумбольдта и Шпета, Потебню и Веселовского, Белого и Вяч. Иванова, Гумилева и Бальмонта, Шкловского и Якобсона, мы едва ли найдем даже одно упоминание хоть об одном из тех истуканов, чьи «совиные крыла» простирались уже тогда над каждой фразой, произносившейся на территории СССР. (Вскоре, через три-четыре года, нейтральные упоминания любых эмигрантов, как и поэта, расстрелянного за участие в (назначенном ГПУ) «контрреволюционном заговоре», станут совершенно невозможны.) Конечно, автору очень хочется поставить свою поэтику в строй «атакующего класса», но она бежит по своим тропам, собираясь вписаться в ряды, но вытесняется из них уже самой манерой письма.

Это молодая книга, как молодыми были 1920-е годы, «время какой-то пронзительной литературной талантливости»30, а молодость первым делом восстает на традицию. Корнелий Зелинский бросает копья во все «неуловимости» символистов и «безглагольные бездны» Фета, но, поскольку они безглагольны, несказанны и бестелесны, копье проходит насквозь, никого особенно не поражая. Книга, по ее утверждению, хочет установить границу смысла и бессмыслицы, где на сторону смысла становится твердое поэтическое слово. «Под словом разумеем здесь какой угодно малый отрезок внешнего мира (звук или что другое), с которым связано какое-либо значение»31. Слово в его звуковом теле производит в нашем сознании логический взрыв, связывая вопреки формальной логике с неисчислимым рядом обозначений и смыслом – «вот это-то и я называю словесным квантом»32. Жизнь слова подчинена, с одной стороны, жесткой логике, благодаря которой, добавлю, возможно человеческое общение в социуме, с другой – она погружает нас в фейерверк перекликающихся значений, и он в безглагольном, несказуемом открывает то, что взрывается новыми смыслами. «В этой квантовой природе слова, смыслообразования – сущность поэзии»33. Корнелий Зелинский настаивает на взаимосвязи смысла и логики, ибо «без логики вихрь значений, пучком вылетающий из каждого слова, если принять этот логический вихрь за настоящий, наполнит мир величайшим сквозняком. Все кругом начинает разговаривать и бормотать»34. Этот сквозняк уносит нас в топи символизма или лунатизма, от коих следует держаться подальше, крепко схватив спасительный канат смысла. Вскоре этот сквозняк станет целым литературным жанром, который называется постмодернизмом, в те времена еще неведомым.

Смысл – одна из самых бездонных философских категорий. Здесь место встречи памяти с непосредственностью восприятия, звука и звуковой среды, наконец, социума и его общепринятых значений и ускользающей от него глубины личности. И такая встреча, часто далеко не мирная, происходит в слове. «Слово – это арена, поле битвы, поэзии со смыслом, „дьявола с богом“, как сказал бы Достоевский», а также «архетип культуры» (Шпет). Наконец, слово есть то, что связует человека с человеком, создает питательную среду общечеловеческого. «Звук ничего не скажет нашему уму, если его тотчас не соотнести с какой-либо средой или системой. Те собаки, которых мы встречаем в чужих странах, лают не по-французски, а по-русски. Это знал еще и Карамзин»35. Это знал и Бергсон, сказавший где-то, что всякое звуковое сочетание ложится на уже сложившуюся в нас, структурированную языком память, хотя он и настаивал на несоизмеримости звука и слова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии