Раздевайся, Семёнова!

Но это был приказ не мне. Не говоря ни слова, Ложкин в одно мгновение оказался рядом, развернул меня боком к Грачевой и прижал к дверце шкафа. Не давая опомниться, схватил снизу за лицо, сжимая щеки пальцами и заставляя слегка приоткрыть губы… и поцеловал. Ритка быстро защелкала объективом.



Глава 30

Первое, что я почувствовала при вторжении в собственный рот, был вовсе не страх, что меня выставят перед любимым бог знает кем.

Я почувствовала обиду. Жгучую, злую обиду.

Меня ведь никто, кроме Знаменского, не целовал. Никто, кроме него, не прикасался ко мне в этом смысле — не трогал мое лицо пальцами, не прижимался своими мерзкими губами к моим. Не пытался просунуть язык поглубже.

Никто до этой минуты.

Я вдруг почувствовала себя грязной. Порченной.

Укусив Ложкина за губу, я оттолкнула его… вернее попыталась оттолкнуть. Но не смогла. Рывком он развернул меня, выкрутил обе мои руки за спиной, прижал к шкафу и так держал, пока Грачева быстро обрамляла на компьютере фотографию, обрезала мужские пальцы на моих щеках, чтобы казалось, что я целую Ложкина по доброй воле. Потом она залезла ко мне в сумку, вытащила мобильник и, присоединив к компьютеру, закачала туда фотографию, чтобы выглядело так, будто она снята телефоном.

— Давай-ка посмотрим, как вы друг с другом общаетесь… — усевшись по-турецки на кровать, она принялась копаться в сообщениях.

Курица! Тупая, самовлюбленная курица! — ругала я себя. Как я могла так проштрафиться? Приперлась сюда королевой — думала, во всем разобралась, всех поняла и перехитрила. А сама застыла, как испуганный кролик, под натиском этого говнюка, который сейчас ухмылялся и шептал мне в ухо всякие мерзости.

— Ложкин, тебя ж Знаменский на ленточки порежет, — пообещала я в ответ на его откровения — он, оказывается, никогда не знал, какая я «горячая штучка».

Ложкин загоготал.

— За что порежет? За то, что я целовался со своей девушкой? Которая сама же дала ему отставку? Ритка, у тебя ведь получилось все оформить, как надо?

— Еще как… — рассеянно ответила Грачева, копаясь в моем телефоне. — Ага, значит он называет тебя «детка»… А ты его…

Я дернулась, изо всех сил пытаясь вырваться. Но все чего добилась — меня еще плотнее прижали к шкафу и просунули ногу между колен.

— Сейчас, «детка», потерпи еще пару минут, — пыхтел Ложкин, до омерзения страстно. — Считай это расплатой за то, что ты лишила меня моей охренительной подружки. Хотя нет… В качестве расплаты ты сама сегодня лишишься мужика. А это все так… приятное с полезным совмещаем… Кстати, если хочешь, — он усмехнулся и поддал коленом мне под зад, — я тебе твоего Знаменского заменю… с превеликим удовольствием…

— Ложкин, ты там не особо горячись-то… — не глядя, пробормотала Грачева, уже строча сообщение. — А то как бы тебя тоже не загребли… со Знаменским за компанию.

Если бы я не была занята тем, что изо всех сил пыталась влупить Валерке ногой, я бы удивилась — с какого перепугу она его останавливает? Но я была занята именно этим, а еще через секунду мне это удалось.

Маленькая комната буквально взорвалась воплями и визгами. Подняв в победном жесте руку, Грачева закричала — «есть!», Ложкин, получив пяткой в пах, заорал от боли, я тоже закричала — корчась и падая, этот мудила сильно потянул меня за волосы.

Вырвавшись, я кинулась к Грачевой. Ложкин парень довольно сильный, но завалить девчонку моей комплекции — дело пары секунд. И не таких заваливали. Через секунду Ритка уже визжала по другому поводу — схватив ее за горло и отобрав мобильник, я врезала ей кулаком в нос.

Шатаясь, встала, открыла сообщения.

— Ах ты сволочь…

Внезапно весь запал куда-то улетучился.

Нащупав рукой стул, я бессильно опустилась на него, не веря, что фотография могла получиться до такой степени естественной. Что, нащелкав как следует копий, можно вот так искусно подловить момент, когда я одновременно моргаю и отклоняю назад голову, пытаясь отодвинуться — создавая полную иллюзию страстного и вполне добровольного поцелуя.

И сейчас на эту фотографию, наверняка, смотрел Знаменский.

Но это еще было не самое страшное.

Под фотографией висело сообщение.

«Солнце, извини, но у нас ничего не получится. Я люблю другого и поняла это только сейчас. Прости меня».

* * *

Я знала, что он поверит. Если бы тон сообщения был каким-нибудь другим — наглым, вызывающим… не моим… — тогда была бы надежда, что подумает, что это подстава.

Но Грачева постаралась. Просмотрела предыдущие сообщения в нашей переписке и нашла все-таки то одно, где я называю его не по имени, а ласково — «солнце». Вот «солнце» и получило отставку в привычным ему обращении.

А про фотографию вообще можно было поплакать. Даже если бы Грачева не обрезала держащие меня за щеки пальцы, она выглядела бы настоящей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍