Раздевайся, Семёнова!

— Я… случайно… — угрюмо пробормотала я, понимая, что уж теперь-то точно все кончено.

Но он больше не обращал на меня внимания. Остолбенело уставившись на осколки, он качал головой.

— Что ты натворила, Семёнова…

Я неловко пожала плечом.

— Разбила вам вазу. Простите… я заплачу.

Он медленно перевел на меня взгляд.

— Сколько, говоришь, у тебя стипендия?

Я нахмурилась.

— Ну… тыщи три… в общем и целом. Примерно. А что?

Сев на диван рядом с горкой осколков, Знаменский криво усмехнулся, протянул руку и осторожно поднял один из них.

— Это, конечно, не династия Цин, но тоже, довольно древняя ваза. Была. И даже если мы исключим эмоциональную составляющую — эта вещь была подарена мне при весьма трагичных обстоятельствах — на аукционах она бы стоила не меньше трехсот тысяч евро. Вот и считай, Семёнова, сколько лет тебе придется… отрабатывать должок. Потому что деньгами ты не отдашь мне его никогда.

Он отбросил осколок, и тот глухо брякнулся об ковер. Я приблизилась, осторожно села рядом. Почему-то перспектива отрабатывания долга натурой меня не сильно испугала.

— Я… все сделаю… Виктор Алексеевич…

Знаменский на меня поднял голову и долго-предолго смотрел. Так долго, что я успела сосчитать, сколько желтоватых крапинок в его темных зрачках. А потом сказал, слегка мотнув головой.

— Нет. Не сделаешь.

— Что? Почему?! — дернулась я, внутренне готовясь к самому неприятному.

Он напряг подбородок.

— Потому что я не люблю истеричек, Семёнова. Собирайся.



Глава 11

Домой Знаменский все же меня отвез.

Ехали молча, не глядя друг на друга. Несколько раз казалось, что он вот-вот что-то сделает, вот-вот решится сказать что-то важное — даже поворачивал голову… но потом, видно, снова передумывал — поджимал челюсть и отворачивался, вперившись взглядом в дорогу — почти пустую по раннему часу и выходному дню.

Я чувствовала себя очень несчастной — ведь это утро я представляла мне себе совершенно по-другому. А уж под конец пути стало совсем хреново — мало того, что испортила отношения с мужчиной, о котором можно было только мечтать, так сейчас еще и с Юлькой придется иметь дело, и с ее лживым Ложкиным…

Я покосилась на Знаменского. Ведь кто бы сказал вчера, что я буду горевать от того, что этот долбанный шантажист меня отпустит, так и не завершив начатое… Ни за что бы не поверила. Сидела, ломала голову, что бы такое придумать — как избавить себя от его навязчивого внимания… А сейчас вот повиснуть у него на ноге готова, чтоб не прогонял да простил…

Тьфу, тряпка! — мысленно плюнула я себе в морду. «Простил»… Это ты должна его прощать — за «кошку в течке», и все прочее хамство. И за то, что языком полез, куда не просили. Нет, это ж надо какой козел — извивания ему мои не понравились! Да чтоб я еще раз позволила ему себя коснуться!..

Я тоже поджала челюсть и уставилась в боковое стекло.

Что бы я там не разметала по его дивану — кто ж знал, что у него столько бабла в одной несчастной вазочке… А что, позвольте, тогда бить? Ведь иногда же просто необходимо что-нибудь да шахануть об стенку… А еще и эта… «эмоциональная составляющая». Что там, интересно, случилось, с этой вазочкой? Кто подарил?

Спрашивать было стрёмно, а сам он так ничего и не рассказал.

— Вылезай, — скомандовал вдруг Знаменский, остановив машину.

Я дернулась и выглянула в окно — разве уже приехали? И сообразила — это мы с другой стороны к общежитию подъехали. Палиться не хочет… Что ж… Больше и не придется.

И тут реальность накатила, легла на грудь тяжелым, удушающим грузом. Это ведь точно конец. Нету у меня больше «проблемы» под названием «Виктор Алексеевич».

— Вам… больше ничего от меня не нужно? — стараясь не дрожать голосом, спросила я.

Он поморщился так, будто я дала ему пощечину.

— Не нужно, — ответил наконец, все еще не глядя мне в глаза.

Ну и черт с тобой!

Глотая молчаливые слезы, я выскочила из машины и оглушительно хлопнула дверью.

* * *

Будто компенсируя за мои душевные страдания, дома меня ждал приятный сюрприз.

— Ты где была, ненормальная?! — спрыгнув с подоконника, Юлька бросилась мне на шею. — Я тебе весь телефон оборвала!

В полном ошеломлении, я стояла, стиснутая в ее объятьях — какое-то время действительно чувствуя себя виноватой, что не позвонила… пока не вспомнила, что вчера между нами пробежала здоровенная такая черная кошка. Точнее, кот.

— То есть я больше не сука? — язвительно спросила я, пытаясь освободиться.

Не отпуская меня, Юлька помотала головой.

— И что привело тебя к этому выводу?

Подруга горько вздохнула и дала мне, наконец, продохнуть.

— Этот урод… — не договорив, она всхлипнула и отвернулась.

— Что? — язвительно допытывалась я. — Ущипнул кого-то за задницу, а потом пытался тебя убедить, что это «она сама»?

— Хуже… — пробурчала она.

Я начала беспокоиться.

— Что? Что он тебе сделал?

— Мне ничего… — шмыгнув носом, Юлька вышла из комнаты и подошла к общему столу, на котором мы держали строго настрого запрещенные чайник, двухкамфорочную плитку и кипятильник. Взяла чайник, пошла в ванную набрать воды.