Раубриттер

роскошную шубу, которая была ей, конечно, велика, говорила

Элеонора Августа детям.

— Это тебе, — продолжала она, доставая из кошелька деньги и

протягивая талер мальчику.

— Благодарю вас, госпожа Эшбахт, — отвечал Бруно и по знаку тетки

Терезы низко кланялся.

— Зови меня тетя Элеонора, — сказала она.

— Как вам будет угодно, — говорил племянник Волкова. — Тетя

Элеонора.

А она уже доставала новые монеты и давала их девочкам, те тоже

кланялись, тоже звали ее тетей Элеонорой.

А потом госпожа Ланге принесла сверху шубу и стала помогать

сестре Терезе надеть ее.

Тереза поверить не могла в это, то и дело косилась на брата: можно ли ей взять такое. Волков едва заметно кивал. И только

тогда она согласилась, когда Элеонора Августа, улыбаясь и

разглядывая Терезу, сказала:

— Как вам в ней хорошо, дарю вам ее, сестра моя.

«Сестра моя». Она повила это несколько раз, а девочек называла

прекрасными племянницами. И благодушие, и приязнь так и

изливались из Элеоноры. Вот только почему-то случилось это

первый раз сегодня. А до его отъезда в рейд дочь графа выходила к

столу, едва удостоив кивка головы низкий поклон сестры и низкие

поклоны племянников. Она, кажется, даже ни разу не заговорила с

ними. Только раз при знакомстве сказала что-то Терезе, да и то

было сказано из высокомерной вежливости. Других случаев

кавалер и вспомнить не смог. А тут вдруг на тебе: «сестра»,

«племянники», «тетя Элеонора», подарки.

Нет, все это благодушие было показам. Волков насквозь это видел.

Он то и дело поглядывал на Бригитт Ланге, та сидела и вымучивала

из себя улыбку. И когда ловила взгляд Волкова, так сразу отводила

глаза, словно со стыда или от страха.

А Элеонора что-то щебетала и щебетала, но Волков чувствовал в

каждом ее слове, в каждой улыбке гниль и фальшь. Гниль и

фальшь.

Но он был с ней вежлив, даже ласков. Он согласно кивал ее словам, улыбался ее радости и веселью детей, он брал на колени младшую

племянницу Катарину, на первый взгляд просто ждал ужина, но на

самом деле он ждал возвращения Сыча и считал про себя часы.

К ночи Элеонора Августа пришла в спальню, села у зеркала и

ждала, пока Бригитт причешет ее перед сном. Но в этот день

ночной чепец надевать не стала и, дождавшись, пока госпожа

Ланге, попрощавшись, уйдет, скинула рубаху и обнаженная пошла

в кровать к кавалеру с явным намерением искать расположения

мужа. Но Волков был не том настроении. Прелести жены не

соблазнили его.

Он даже не повернул к ней головы. Даже взгляда косого не бросил

на нее.

— Отчего же вы так ко мне холодны? — Говорила Элеонора Августа, ложась рядом с ним поверх перин. — Господин мой.

Она лежала совсем рядом и заглядывала ему в лицо.

— Говорил же вам вчера, госпожа моя, — отвечал он ей вполне

учтиво, но и без лишней ласки, — что хворь меня донимает от

лишней езды верхом.

— И когда же уляжется ваша хворь? — Произнесла жена, просовывая

руку под перину и кладя ее ему на живот. — Может, я боль вашу

успокою?

Так ласкова она никогда с ним еще не была. Она положила голову

ему на плечо, а сама стала гладить ему живот, забираясь под

рубаху. И вела на себя вовсе не как молодая жена, что вышла

замуж две недели назад, а как очень даже опытная женщина.

— Не думаю, — отвечал он, беря и отводя ее руку от себя. — Эту боль

даже брат Ипполит успокоить не может, умный монах.

Тут вся ласка ее сразу и закончилась. Ласковая жена умерла и

проснулась опять в ней дочь графа:

— И сколько же мне теперь ждать, пока ваша хворь пройдет, -

говорила она с привычным для себя и высокомерием. — Долго ли

вы пренебрегать мною будете?

— Недолго, — отвечал Волков спокойно, — неделю или две. Может, и

три, но не больше.

— Три недели? — Воскликнула она.

— А что, разве вам тяжело без внимания мужа три недели прожить?

Интересно, как же вы до лет свих дожили без мужа, если три

недели без ласки прожить вам в тягость? — Едва ли не с насмешкой

говорил он, да еще и улыбался при том.

Она смотрела на него едва ли не с ненавистью, не говорила ему, а

шипела:

— Когда замуж шла за вас, так знала, что за старика иду, да не знала, что этот старик еще и немощен! Хвор и немощен!

А он вдруг засмеялся и, повернув к ней лицо, сказал:

— Может, и так, только напомню я вам, что перед Богом клялись вы

меня любить и в болезни, и в здравии.

Она что-то зло пробурчала и отвернулась от него. А он посмотрел

на ее спину, на ее зад и подумал, что был бы не прочь взять ее

прямо сейчас. Но нет, он потерпит, он дождется Сыча.

Элеонора Августа в эту ночь от злости долго не могла уснуть, а

кавалер — напротив. Первый, кажется, раз за всю неделю спал

крепко. И проспал до самого рассвета, ни разу не проснувшись.

Сыч уехал вчера днем. Значит, в поместье графа он добрался уже

вечеру, ближе к ночи. Если сегодня они займутся делом и ему

повезет, вернуться он сможет только к вечеру. Сидеть и ждать его у

себя дома вместе с молодой и разъяренной женой, Волкову вовсе

не хотелось. И решил он заняться тем, что он откладывал все

время. А именно волком. Монах-отшельник обещал, что подумает, как волка найти. Обещал и исчез, забыл, наверное, про обещание

свое. Ну, ничего, кавалер ему напомнит. Хоть и не любил он по