Раубриттер

Люди из деревни и солдаты, что были тут, выходили к дороге

смотреть графа, да разве его разглядишь. Граф уже немолодой, он

в карете ездит. Карета подкатила к самому шатру, форейторы

открыли дверь, откинули ступеньку. Разминая ноги, из нее вышел

граф. Волков и все остальные низко кланялись ему. А граф сразу

подошел к кавалеру, взял за плечи, обнял, жал руку и улыбался.

Кавалер пригласил его к столу.

— А где же несравненная Брунхильда? — Интересовался граф, усаживаясь на почетное место. Волков ему даже свое кресло

уступил.

— Тут, в шатре, Максимилиан, пригласите госпожу.

Максимилиан едва начал говорить, что гости прибыли и ждут

госпожу, как из шатра раздался такой крик, что и Волков и граф его

прекрасно слышали:

— Подождут! Как надобно будет, так и выйду.

— Не в духе? — С улыбкой поинтересовался граф.

— Второй день платья мерит, вчера в городе была, купила что-то и, кажется, опять все не то. — Сказал Волков.

И господа понимающе засмеялись.

Но граф смеялся не очень живо, находился он в волнении, то было

заметно. И, видя такое волнение, Волков и вправду стал думать, что Брунхильда права насчет намерений графа.

Они сидели под навесом, на легком ветерке, Мария принесла им

стаканы с вином, тарелки с сыром и ветчиной, с привезенными

вчера из города фруктами. Поначалу они стали говорить о пустяках: об урожае и о погоде, о скорой жатве и видах на урожай.

Кавалер начал было хвастать, что рожь и овес у него уродились, хороши, но граф слушал его вполуха, а к угощению даже не

прикасался. Только вино пил, да и то пару глотков от волнения.

И тогда Волков спросил его напрямую:

— Господин граф, вижу, что-то гнетет вас, вы уж скажите?

— Да-да, — сказал граф, словно собираясь с духом, — да, для того и

приехал. Хотел людей послать, да подумал, что лучше сам вам все

скажу.

— Так уж говорите, чего вы стесняетесь, если смогу, так помогу вам. —

Волков, кажется и сам начинал волноваться.

— Приехал я говорить по делу щепетильному, — он замолчал, вздохнул и продолжил, — приехал говорить о сестре вашей.

«Решился, все-таки, старый хрыч, — подумал кавалер с неприязнью.

— Значит, права была Брунхильда. Головой дурак тронулся на

старости лет».

— Все мысли в последнее время только о ней, о вашей сестре. Спать

ложусь и о ней грежу, — продолжал фон Мален.

Волков молчал, слушал этого немолодого человека.

— Вы, как мужчина, должны меня понять, я словно в молодость

вернулся, — он склонится к кавалеру, — мне она стала сниться, и

знаете, я стал снова чувствовать в себе силу.

— Я рад, граф, — чуть настороженно произнес кавалер, — что

Брунхильда пробудила в вас юношу.

— Да-да, точно, я словно помолодел, — он помолчал. — Помолодел.

Вот и… Хотел поговорить с вами.

— Я слушаю, граф.

— Думаю, что вы бы осчастливили бы меня, если бы соблаговолили

отдать сестру вашу, девицу Брунхильду Фолькоф, за меня замуж.

«Черт старый, — Волкову граф вдруг стал противен, — приехал

забрать у меня мою женщину. А не размозжить ли тебе твою

старую башку?»

— Если бы вы согласились, то сделали бы меня счастливейшим из

людей, — продолжал граф с поспешностью юноши.

Он словно уговаривал Волкова, торопился все сказать ему, прежде

чем кавалер откажет.

А Волков молчал.

— И найдете во мне преданнейшего друга и родственника.

Кавалер прикидывал все «за» и «против». Да, о лучшем союзнике, чем граф, и мечтать не приходилось, но отдавать за него

Брунхильду… Было жалко. Очень жалко. Кавалер вдруг понял, что

за последнее время она стала ему очень дорога, из всех людей, что

окружали его, больше всего он дорожил именно это распутной, хитрой и взбалмошной женщиной. Она была ему дорога, едва ли

не больше золота, что хранилось в его сундуке.

И тут же его кольнула мысль неприятная мысль, таких мыслей ему

в голову раньше и вовсе не приходило: может, Брунхильде будет и

лучше стать женой графа. Для девушки, родившейся в вонючей

харчевне, это будет доля неслыханная, судьба сказочная. Но пока

он еще не был готов решиться на такое и дать согласие. Не мог он

так просто отпустить свою ненаглядную женщину. Он еще подумал

о том, что она, роскошная, ляжет на кровать к этому старому

дураку, у которого уже половины зубов нет. И ляжет на перины, как

привыкла ложиться летом в жару, без всякой одежды. А старик

будет гладить ее по заду, как Волков гладит. Да прикасаться к ее

лону, трогать волосы внизу ее живота.

«Размозжить бы тебе башку, старый дурак, — подумал Волков, глядя

на графа, — взять бы клевец да дать с размаха тебе по макушке, чтобы железо ушло, утонуло в твоей глупой черепушке».

Но так он только думал, говорил графу он совсем другое:

— Друг мой, может, вы и удивитесь, но после бала у вас многие

достойные господа графства стали считать мою сестру, Брунхильду

Фолькоф, достойной для себя партией.

— Ни секунды в том не сомневаюсь, — заварил его фон Мален. —

Иначе и быть не могло. На балу не было девы прекраснее вашей

сестры.

— А вы как я понимаю, уже были женаты? — Продолжал Волков.

— Дважды, друг мой, дважды.

— И дети ваши все ваше имущество унаследуют.

— Уже, друг мой, все поделено.

— А что же будет с моей сестрой и, если даст Бог, с ее детьми, когда