Рассказы о пережитом

Я невольно отпрянул: некогда железяка, сжимаемая этой рукой, размозжила череп Максиму. Пытаясь загладить неловкость, я неуклюже пошутил:

— Полегче, так и ключицу недолго перешибить!

— Ну, если ты такой хрупкий, — подхватил шутку Нико, — тогда я потихоньку, полегоньку…

Он даже не задумался, отчего это я так резко отшатнулся. Да и сам я, честно говоря, от себя такого не ожидал — ведь все давно выяснилось. Все прошло и быльем поросло! Тогда в чем дело? Откуда этот подспудный страх? Кого и чего я испугался? Нико? Друга молодости, с которым мы когда-то делили «соломенный одр», человека, которого я любил? Судя по всему, с нервами у меня было гораздо хуже, чем я предполагал.

Я предложил ему посидеть в соседнем скверике. Там, на детской площадке, поднимая страшный шум, гоняла огромный зеленый мяч ватага ребятишек.

Нико взглянул на часы:

— Почему бы и нет? Правда, у меня скоро важное совещание, но в запасе есть еще целых двадцать минут.

Мы сели на скамейку. Утреннее солнце ударило прямо в глаза. В ветках еще нераспустившихся деревьев чувствовался мощный напор приближающейся весны. Пахло талым снегом и свежестью. Нико стал рассказывать о том, какие вопросы предстояло обсудить на совещании. В ярких солнечных лучах лицо его казалось мне румянее. Я слушал его вполуха, а память уводила меня назад, в прошлое.

Я пытался вспомнить имя человека, первым сообщившем об убийстве Максима. Это был неказистый, белобрысый субъект, с каким-то птичьим лицом… Новость ошеломила меня, мне показалось, что на голову обрушился потолок — я не мог поверить в это! Да и кто бы мог поверить в подобное? Максим и предательство! Но смертный приговор оставался фактом, и он был приведен в исполнение Нико.

Не успели мы увериться в вине казненного, нас ошеломило другое сообщение: Максим не был предателем. Он пришел на встречу как друг. Получилось так, что одновременно с этой новостью в тюрьме появился и Нико: в квартальной организации случился провал.

Терзался он не меньше всех нас, еще бы, ведь он убил невинного человека, своего товарища, убил в одном из темных закоулков, ночью, причем таким жестоким способом… Мы пытались успокоить его: он же не мог знать, все это трагическая ошибка, он должен превозмочь свои страдания. И он их превозмог. Удивительно скоро он уже мог спокойно разговаривать, спать и даже смеяться…

Все мы хотели этого, и все же я стал испытывать к Нико какую-то неприязнь, особенно когда он смеялся. Я думал: «Как же мало в нем человечности, если он так быстро сумел забыть о содеянном?» И теперь мне казалось, что неприязненное чувство было вызвано той же причиной, по которой. я совсем недавно отшатнулся от него, — страхом. Да, я боялся человека, участвовавшего в революции во имя счастья всех людей, не будучи достаточно человечным.

Абсурдная навязчивость этой мысли ошеломила меня. Между тем Нико продолжал разглагольствовать:

— Знаешь, я явлюсь на это совещание во всеоружии. Ничего не стронется с места, пока есть люди, которые усложняют самые простые вещи. Все должно быть гораздо проще, по-деловому…

Последнее его соображение окончательно добило меня. Оборвав его, я круто изменил тему разговора:

— У тебя есть семья?

— Да, — ответил он после небольшой заминки, видимо, удивившись неожиданному вопросу. — Жена — архитектор, сыну скоро исполнится двадцать лет.

— В его годы мы с тобой сидели в тюрьме.

Нико вытащил бумажник:

— Хочешь взглянуть? Вылитый я.

Я взял фотографию. Действительно, сын был похож на отца. Та же округлая форма головы, те же черты лица. Пробегавший мимо ребенок задел мой локоть, фотография выскользнула из пальцев и перевернулась. Я успел прочитать надпись на обороте: «Папе — от Максима». По лицу Нико пробежала едва заметная тень.

— Ты же знаешь!.. Решил дать сыну его имя… К тому же мне крупно повезло: ведь до того как заподозрить Максима, подозревали меня… Я мог бы оказаться на его месте!

— А он на твоем, — вырвалось у меня.

Нико вздохнул.

— Вполне возможно, просто — везение!