Рассказы о пережитом

Мне стало смешно. Чтобы не обидеть его, я сделал серьезное лицо и не менее серьезно спросил:

— А ты, дед Бойчо, не пытался?

— Что? — не понял он моего вопроса.

— Как что? Модус не пытался найти? — уточнил я.

Старик зябко поежился и вздохнул:

— Как не пытаться, пытался я, мил человек. Да только это все равно что искать попавшую в глаз человеку соринку. Выворачиваешь веко, смотришь тут, смотришь там, нет ее. Покажется тебе, что увидел, сунешь палец, чтобы вытащить, так нет, глаз изворачивается, слезится, краснеет, будто самое большое зло хочешь ему сделать. Эти попытки меня до тюрьмы и довели. И то за что, спрашивается? Стою я как-то утром на трамвайной остановке, хотел за пенсией в центр ехать. Трамвай опоздал. Народу набралось — тьма: рабочие, чиновники, все на работу спешат. Вдруг, откуда ни возьмись, из переулку паренек выбежал и прямо к нам, а за ним полицейские гонятся. Увидев толпу на остановке, полицейские начали кричать: «Держи вора!». Люди сбились в кольцо. Вот так, а паренек приостановился и крикнул: «Товарищи, я не вор, я коммунист!». Как только он это сказал, кольцо разомкнулось и парень вынырнул из него. Паренек-то убежал, а полицейские никак не могут прорваться из окружения. Вроде бы случайно, в неразберихе, но люди не выпускали их. Пока они выбрались из толпы, паренек скрылся.

Схватил я одного из полицейских за рукав. Не буду тебе рассказывать, откуда только слова взялись, и как я их только не честил, чтобы он понял, как это плохо — называть человека вором, когда он не вор. А полицейский не долго думая защелкнул наручники у меня на руках. И по дороге, и в самом полицейском управлении я продолжал разъяснять ему, что именно я вижу в этом плохого, но они заткнули мне рот тряпкой. Потом я и в суде пытался объясниться, но не смог — председатель суда выгнал меня.

Много я натерпелся, право слово, не для меня это дело. Модус зла должен установить кто-то куда умнее деда Бойчо. Знаю я это, хорошо знаю, да только иной раз точно изнутри что-то подтолкнет — я снова пытаюсь..

Я и не заметил, как стемнело. Первый день прошел. Развязал старик потертый тючок, развернул такой же потертый половичок и укрылся. Я тоже лег и подумал: «Смешной старичок, немного чокнутый, и разговоры у него смешные, а вот надо же — ничуть не смешно!»

На утро я увидел, что он встал раньше меня и приготовил немудреный завтрак на двоих. Я ел, то и дело посматривая на дверь, не подсунут ли мне под дверь газетную вырезку с последней речью Геббельса. Наконец вырезка была у меня. Я прочитал речь вслух. Дед Бойчо слушал, слушал, а потом вознегодовал:

— То же мне — министр пропаганды! Не министр он, а самый настоящий брехун, не министерство у него, а самая большая брехальня, а его пропаганда — не пропаганда вовсе, а брехня! Но люди и это знают лишь наполовину!

Раздался стук в стену — это из соседней камеры предупреждали, что главный надзиратель начал поверку. Я спрятал вырезку. Главный вошел почти в ту же секунду, оглядел камеру и вышел. Дед Бойчо проводил его взглядом и повернулся ко мне:

— Видел? Что прикажет ему директор — согласен, не согласен, выполняет. Прикажет повесить нас — вздернет и глазом не моргнет! Главный — да слуга! Директор еще больший слуга, потому что он слушается во всем прокурора. А поди попробуй, спроси их, что они знают о себе? Ответят: что они главные, значит, знают правду только наполовину!

На прогулке мы смешались с остальными заключенными. Старик семенил некоторое время за мной на своих воробьиных ножках, а потом оставил меня. Смотрю, директор идет куда-то через двор, а дед Бойчо преградил ему путь:

— Извините, можно вас на минутку?

Я остолбенел: «Неужто опять его черт попутал?⁴¹ Предположение мое оказалось верным. Воробьиная шея старика как-то странно вздулась, и он отчетливо сказал:

— Господин директор, вы знаете, что такое слуга?

— Знаю, и что из того? — рявкнул в ответ большой начальник.

Я вытаращился: старик явно решил искать модус зла, на этот раз посредством вопросов, и потому продолжал в том же духе:

— А вы не задумывались над тем, какие бывают слуги?

Директор увидел во всем этом насмешку, разозлился и потащил старика в карцер. Я упросил его отпустить старика, намекнув, что у него не все дома. Директор махнул рукой и пошел своей дорогой. Хорошо, что дед Бойчо не понял, каким образом я его спас.

Когда мы вернулись в камеру, старик казался сильно расстроенным и все вздыхал. Я не мог смотреть на его измученное лицо, но он то и дело дергал меня за руку:

— Сплоховал я, мил человек. Нужно было получше момент выбрать, когда он в хорошем настроении. Тогда бы он выслушал меня…

— Не станет он тебя слушать… — сказал я немного сердито и, чтобы отвлечь его внимание, заговорил о другом. Но он будто не слышал меня:

— Нет-нет, я знаю! И вопросы надо было поставить тоньше, глубже…