Рассказы о пережитом

Я намылил голову и попросил чику Грую поторопиться. Меня знобило. Он стал поспешно зачерпывать воду. Каменная плита под ногами побелела от стекавшей с меня мыльной пены. Я наскоро вытерся и стал одеваться. Товарищи знаком подозвали меня. Мое предчувствие сбылось: пришел ответ от адвоката. Они процитировали мне его по памяти: «Человек, которым вы интересуетесь, приговорен к смертной казни — расстрелу в двадцать четыре часа. Произошла ошибка, которая случается раз в триста лет. Вместо вашего знакомого расстреляли другого, приговоренного к двум годам и двум месяцам лишения свободы. Ошибка была вызвана большой схожестью в именах и фамилиях. Держите язык за зубами, иначе, если это дело раскроется, приговор будет приведен в исполнение немедленно». Оказывается, два года и два месяца назад действительно, как выразился чика Груя, блеснула молния, а гром грянул лишь теперь. В любую секунду его могли услышать и те, кому не следовало бы, а уж коли они услышат, тогда пиши пропало! Но почему тогда не приходило сообщение об освобождении человека, расстрелянного по ошибке? Ведь срок его заключения истек! Мы бы тогда постарались как-нибудь помочь чике Груе выйти на свободу. Но такое сообщение так и не пришло. Мы строили разные догадки на сей счет, но отсутствие такой бумаги продолжало оставаться для нас загадкой.

Чика Груя жил теперь в постоянном страхе разоблачения и расстрела. Похудел, сгорбился, но заботился о нас все так же. Чтобы искупать всех «детей», ему понадобилось еще много котлов теплой воды. И он каждый день разжигал костер. Бечевка на моей подошве изгнила и порвалась. Он заметил это и подозвал к себе. Вытащил из кармана какую-то тесемку. Я пододвинул ему ногу и присел возле него. Мне было трудно заставить себя заговорить с ним. Я протянул руки к огню и улыбнулся. Чика Груя тоже улыбнулся, но лучше бы он заплакал. Надо было как-то успокоить его, и я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности, произнес:

— Раз до сих пор ничего не случилось, значит, все обойдется!

Чика Груя снял свою рыжую шапку, вытер взмокший лоб пестрым полотенцем и положил руку на мое плечо. Я ощутил запах покрытой утренней росой соломы, свежевспаханной земли, комнаты с засушенными на зиму фруктами:

— Не надо, милый! Что может обойтись, коли это уже случилось?!

Что он хотел этим сказать? Может быть, он имел в виду расстрелянного вместо него человека? Я попытался отвлечь его от тягостных мыслей, избавить от этих совершенно ненужных терзаний:

— Ты ни в чем не виноват!

Чика Груя опустил голову:

— И его родная мать ни в чем не виновата, а выплакала все глаза!

Я понял, что чика Груя весь извелся из-за расстрелянного.

Наступило лето 1944 года. Наше дальнейшее пребывание в тюрьме становилось опасным. Мы устроили побег, ушли в партизаны. Чика Груя бежал вместе с нами. Мы вооружили его пулеметом. Для его лет он был тяжеловат, но мы нашли ему коня. Без каких-либо жалоб на холод, голод, мороз он вынес все тяготы походов и сражений. Правда, он никогда не веселился на наших привалах. Я все надеялся, что он оправится, но ожидания мои оказались напрасными.

Однажды рассвет застал нас в горах неподалеку от Велеса. Мы решили немного передохнуть. Чика Груя присел возле какого-то валуна. Первые лучи солнца забегали по складкам его кожушка, но он не обращал ни малейшего внимания на занимавшийся рассвет. Глаза его были устремлены на раскинувшуюся внизу равнину. Я не выдержал, подошел к нему, сел рядом.

— Чика Груя, что же ты не радуешься жизни? Разве мало того, что ты остался жив?

Не отрывая глаз от долины, он сказал:

— Мою радость могила придавила, сынок!

Через месяц с небольшим мы расстались: я вместе с нашим партизанским батальоном им. Васила Коларова ушел в Болгарию, он остался со своим в Югославии. С тех пор я его больше не видел. Если он жив, то, наверное, ему уже за девяносто и все так же «его радость могилой придавлена», хотя он и не повинен в смерти казненного крестьянина. Я часто вспоминаю о нем, особенно когда приходится сталкиваться с людьми, готовыми из-за каких-нибудь пустячных амбиций, тщеславия или же карьеристских соображений шагать по трупам.

НЕРВЫ

Мы оба обрадовались неожиданной встрече: как-никак, не виделись уже двадцать лет. Одетый в дорогой костюм, подтянутый и деловой, Нико схватил меня за руку и засыпал вопросами: где я работаю, как живу, здоров ли?.. Я не успевал отвечать, а он вдруг озабоченно взглянул на меня и поинтересовался:

— Что-то ты похудел, может, болеешь?

— Да нет, — вяло возразил я. — Нервишки, правда, пошаливают, но от этого не умирают, разве не так?

Нико умолк, но через секунду, как будто желая ободрить меня, оживленно затараторил:

— А вот я, должен тебе сказать, чувствую себя отлично! Главное, не беру лишнего в голову, ем за двоих, сплю, как младенец.

Я окинул его взглядом: несмотря на прогрессирующую плешивость, он неплохо сохранился — те же энергичные движения, бодрый голос и округлое, тронутое легким румянцем лицо.

— Что это ты уставился на меня так оценивающе? — рассмеялся он и занес руку, чтобы хлопнуть меня по плечу.