Рассказы

Там, сзади, его ждали враги, которым он причинил много зла и которые хотели наказать его за это. Но они не были так страшны, как эти двое, которым он не причинил ни капли зла и которым не за что было его наказывать.

И опять люди с удивлением смотрели, как по колыхающему островку среди чахлых кустов бежал к ним длинный взлохмаченный человек с тощим лицом, увязая по колено в мох и жижу. А за ним по пятам с таким же трудом бежал низкорослый сын мельника.

Милиционер и Эльмар Уйт держали наготове револьверы, но не стреляли.

На краю островка нога Алекса застряла, провалившись в трясину, и сын мельника едва не настиг его.

— Ай, ай! — опять закричал Алекс отчаянным голосом. — Спасите! Спасите!

И, оставив сапог в трясине, он прыгнул плашмя в черную грязь, почти достав своими длинными руками до ног Эльмара, стоявшего на крайней кочке.

Тогда сын мельника широко размахнулся и, густо крякнув, послал ему вслед топор.

— Стой! Не смей! — крикнул милиционер, но опоздал. Топор, пролетев по воздуху, влепился обухом в затылок Алекса, и в наступившей тишине все услышали, как хрустнул его череп.

А сын мельника, не спуская с Алекса глаз, быстро перебрался по скрытым доскам через грязь и, подхватив застрявший в кочке топор, снова замахнулся над его головой.

— Ты куда? Назад! — крикнул Эльмар, отпихивая его.

Но сын мельника никого и ничего не видел, кроме головы Алекса, и опять лез к ней с топором в руках. И при этом он так нахмурился, что густые брови и волосы соединились вместе над его маленьким лбом. Он лез вперед, как бульдог, тяжело сопя и сжимая в руке топор. Он непременно хотел убить Алекса.

— Назад! — опять крикнул Эльмар и, вырвав у него топор, толкнул его так, что он сел в сырой мох.

— Что с тобой? — спросил Эльмар.

— А чего на него смотреть, — проворчал сын мельника, — тюкнуть и кончено. Столько пакостил, гад... и нас чуть не спалил... нечего ждать, когда очухается.

Эльмар посмотрел на него внимательно и ничего не ответил. Он выглядел очень усталым, огромный Эльмар Уйт. Его крупное лицо осунулось, и глаза были красны от бессонных ночей. Одна щека была расцарапана о сучья, и из нее сочилась кровь.

Он помог милиционеру повернуть лежащего и осторожно вытер платком запачканное лицо Алекса. Милиционер стал на колени и приложил ухо к груди Алекса. А люди смотрели на них с ближних и дальних кочек и островков, отрезанные друг от друга трясинами.

— Мы там гнездо его нашли, — степенно сказал старый мельник, обтирая голенища пучком сырого мха, — давно чуяли его тут, и вот поймали наконец...

И он мрачно переглянулся с сыном, и они застыли в ожидании около трясины, оба тяжелые и угрюмые, словно две темных болотных ели перед бурей, которая грозит вырвать из земли их цепкие корни.

СТАРЫЙ УЙТ

Старый Уйт яростно плюнул на раскисшую землю и воткнул в нее лопату с такой силой, что на поверхности осталась торчать одна рукоятка. Нет, чорт подери! Они думают, что если они урезали его со всех сторон и бросили на пустыре, то он пойдет им кланяться? Не пойдет он им кланяться. Они сами придут к нему кланяться. В прошлом году сын пришел просить два мешка ржи? Пришел. Ну и в будущем году придет. Ничего, что в этом году они напихали себе амбары. Хорошее лето было, вот и напихали. А в позапрошлом году чуть с голоду все не подохли. И подохнут еще не раз, черти!

Старый Уйт сел у камня, прислонившись к нему спиной, и свернул цыгарку.

Вот она, вся его земля, перед глазами: слева идет дорога, справа — ручей, и там, где они сходятся, — конец его владениям.

Да и какие это владения!

Слева пашня вся покрыта свежими пнями. Здесь в прошлом году шумели ели и осины и русские дети собирали чернику. Он вырубил этот лес прошлой зимой и неделю тому назад снял первую пшеницу.

Немного дальше, вдоль дороги, еще один холм покрыт лесом. Там он сделает пашню в будущем году. А еще дальше, внизу, там, где ручей пересекает дорогу, тянутся сплошные болотные заросли. Там нужно все вырубить, вырвать с корнем и прокопать канавы, чтобы получить сено. Там еще можно и запахать кое-что под лен.

А справа, вдоль ручья, где давно все расчищено, нужно сделать запруду, чтобы весной заливало, а то трава растет почти до пояса, но пустая — одна осока. Нужно сделать ее жирной и густой. А потом везде нужно убрать камни и снова удобрять, удобрять.

Да что там говорить! Много еще нужно пролить пота и испортить крови, чтобы сделать землю настоящей.

Черти проклятые! Они забрали у него всю самую хорошую, самую любимую, обработанную и удобренную землю там, за этой проклятой дорогой. У него такой земли больше не осталось, если не считать огорода и десятины полторы за старым садом. Много ли с них возьмешь? Он привык запахивать большие пространства. Один лен занимал у него десятин пять. А тут бросили его на этом клочке.

И ведь как просто его надули. К нему пришли и сказали: