Рассеянная жизнь

Правда, чуть позже Поль обнаружила, что не так уж безразлична к будущей встрече — в следующие дни она перестала обжираться на ночь и ещё разок навестила косметолога. Та, будучи по первой профессии неврологом, принимала Поль в разных удивительных местах — например, в раковом корпусе платной московской клиники, в которой у неё был кабинет физиотерапии. Необычайно тихое и спокойное место, а главное, процедуры там обходились Поль дешевле, чем в салоне красоты, где расчёт шёл через кассу. Она лежала, чувствуя, как лицо покрывают холодным гелем, массируют микротоками, подкалывают тут и там; слушала, как переговариваются между собой медсестрички, то и дело забегающие в кабинет: «Мужчина из восьмой? А увезли, захлебнулся ночью. Бельё смени». Косметолог успокоительно пояснила:

— Не обращайте внимания, отёк лёгких так по-простому называют.

И Поль не обращала, смерть не имела к ней никакого отношения, и не могла иметь. Смерть — это для других, а она пока слишком живая, чтобы беспокоиться. Её поражала граница, возникающая вокруг тех, кто внезапно заболевает. Только что болтали с подругой о чём попало, и вдруг она тихо говорит: «У меня нашли…», и ты уже не можешь трепаться о мужчинах, платьях и сплетнях. Кажется, теперь нужно только вполголоса справляться о здоровье и аккуратно помогать, ставить цветы на столик возле кровати и сбегать через час. Может она, подруга, не хочет «о душе», ей бы ещё всего этого смешного, разноцветного и мелкого, но что-то отделило её от живых и мешает приблизиться. Похоже, это страх — хочется верить, что там, возле смерти, не такие люди, как мы. С нами-то — обычными, без невидимых смертных печатей, — этого не произойдёт. С нами и с теми, кто любим.

Поль вспомнила Гая — он не то что живой, он — жизнь, как она может прекратиться и не быть? Разве только в старости, когда исчезнут желания, останутся одни потребности, а цели сведутся к необходимости дойти от кровати до туалета и не упасть. Интересно, в какой момент она, Поль, со всеми своими тревогами и амбициями свернёт на путь к дементной старушке, и успеет ли она осознать этот момент. Или правильнее спросить, успела ли?

Да ну, блин, надо было, в самом деле, ехать в салон.

…Встречала Нико на Курском вокзале, за турникетами — сама предложила неизвестно зачем, а теперь стояла, как дура, а мимо сновали люди с сумками, то и дело её задевая. И только потом поняла, что скучает. Незачем стало ездить в Подмосковье, маминой квартирой успешно распоряжается агентство, а ей, оказывается, не хватало горького железнодорожного воздуха и металлического женского голоса: «Электропоезд “Москва — Петушки” отправляется из десятого тупика». А ещё сообразила, что высматривает не долговязую фигуру Нико, а девчонку в юбке-ламбаде и белых туфельках на шестисантиметровых каблуках. Но та всё не шла, и когда появился Нико и повёл её к Атриуму, Поль некоторое время оборачивалась на стеклянные двери. Нет, не приехала.

Он, конечно, ничего, не заметил, увидел только её волнение и принял на свой счёт. Нико был из тех мужчин, которые считают, что переспав однажды с женщиной, навсегда получаешь ключ к её спальне. Старая любовь не ржавеет и всё такое. И теперь, усевшись за столик итальянской кафешки, Нико заговорил снисходительно и чуть недовольно. Поль выбрала это место потому, что любила тамошние фисташковые эклеры, а о цене не подумала — после Тель-Авива средний московский счёт вызывал умиление. О том, что Нико вечно экономит, она забыла, и вспомнила, когда он принялся бурчать, рассматривая правую сторону меню:

— Три евро за чашку кофе! Да вся пачка столько стоит, поехали ко мне, я в сто раз лучше сварю!

— Но я не хочу кофе через полтора часа, — пожала плечами Поль. На самом деле с языка едва не сорвалось: «Не ной, я заплачу», но вовремя опомнилась.

Едва занесла нож над эклером, Нико откинулся в кресле и начал допрос:

— Ну что, наелась иммигрантской жизни? И как тебе среди евреёв? На родинку рвануло?

На самом деле он действительно скучал по ней и был безумно рад, когда она приехала и согласилась повидаться. Но сейчас видел её, такую спокойную, слегка загоревшую и вполне довольную жизнью, и раздражение в нём нарастало. Она серьёзно думает, что можно вот так пропасть на полтора года, а потом как ни в чём ни бывало вернуться и начать всё сначала?

Поль было расстроилась, а потом опомнилась и наблюдала за ним с весёлым изумлением. Она умудрилась смотаться в другую страну, написать пару книжек и сотню колонок, встретить Гая, в конце концов, а он даже старую майку не выбросил, всё та же, с мордой волка на груди. И серьёзно думает, что их роли остались прежними — виноватая Поль и бесценный Нико, вольный казнить и миловать.