Рассеянная жизнь

Когда самолёт набрал высоту, наконец-то задалась вопросом, что происходит. Какого чёрта она, ещё три дня назад не имевшая никаких планов, кроме переезда в более приличный отель, вдруг сорвалась с места и помчалась в Тель-Авив. Нет, она и раньше пыталась это понять, но только здесь, в воздухе, между двух миров, в отсутствие интернета, звонков и сообщений, смогла подумать и осознать: соскучилась. И летит не куда-нибудь, а к мальчику своему, Гаю, который отсюда, с высоты десяти тысяч метров, полностью её устраивал. Страхи, связанные с его молодостью и собственными её несовершенствами, стали невидимы, а ровное тепло, которое он дарил, Поль чувствовала и здесь. Она была влюблена, вот что. Именно так это называется — не просто желание, свежий мальчик и излёт фертильности, — она снова влюбилась, и это следовало признать. Какая разница, сколько ему лет, детей им вместе не обрезать, не знакомиться с родителями, ничего не объяснять друзьям. Они были только вдвоём друг для друга, в разряженном воздухе, всегда весеннем, прохладном воздухе её бессмертной юности.

Всю дорогу в ней крепло единственное желание, ведущее её, как стрелку компаса — прилететь, ворваться в город и сразу же бежать в Сарону, туда, где, может быть, ждал Гай. Поль представляла, как увидит его лицо, по обыкновению задумчивое, как он поднимет глаза и засветится — он умудрялся сиять от любви откровенно, будто пятнадцатилетний. Раньше ей становилось неловко в такие моменты, это ведь всё равно что ребёнка обманывать. Но теперь она и сама была не старше и летела на его огонь не жадной тёмнокрылой нечистью, а такой же безмозглой искрой, чтобы слиться с его светом и сделаться неразличимой. Она больше не боялась и не стыдилась, что теряет голову от его запаха, что её главный наркотик — морская соль, слизанная с загорелого плеча. Она любила его, потому что любила жизнь, разве же это грех. Вдруг до головокружения захотелось ощутить, как его губы становятся прохладными перед оргазмом, а тело горит.

Едва дождалась посадки и разблокировки дверей, кивнула стюардессам и вошла в коридор, отмеченный красными следами, ведущими в противоположную сторону. Надписи на стенах, впрочем, гласили: «Вэлком ту Исраэл». Миновала контроль, багажа у неё не было, поэтому сразу поспешила к электричкам — следующая отходила вот-вот. Обычно она приезжала на самую южную станцию Тель-Авива и от неё шла на север, медленно проходя сквозь город, здороваясь и узнавая. Но сейчас, садясь в вагон, понимала, что нет времени для неспешной прогулки, нужно проехать чуть дальше, на остановку возле Сароны, и тогда она точно успеет к десяти, а то и пораньше. Гай, если он там, дождётся. Нет, никаких «если» — он там и дождётся. И тогда она скажет на чёртовом английском, что очень спешила к нему. Поль попыталась составить фразу на иврите, но слова попадались неловкие, не ложились на язык, и она подумала, что скажет просто: «Душа моя, я вернулась», на это её знаний хватит. И поцелует. А потом сразу — сразу! — запишет его телефон. А потом… и тут она делала монтаж, перескакивая через несколько сцен, и представляла, как осторожно укладывает голову к нему на грудь, прижимается щекой и замирает, слушая его быстрое счастливое сердце.

Встреча, которую она воображала раз за разом, была более плотной, чем окружающая жизнь, и дорога пролетела незаметно. Хотя рюкзак, отягощённый Араки и «Белугой», порядком натирал плечи, Поль не смогла усидеть, и уже стояла в тамбуре, когда объявили станцию «а-Шалом», и как только двери открылись, выскользнула на перрон, запрыгнула на эскалатор и поехала наверх.

Вокруг, как всегда, было много военных и полиции, но Поль давно не боялась людей с оружием и почти не замечала их. Она выбралась на улицу, быстро пошла к Сароне, и все светофоры нарочно придерживали для неё зелёные огоньки, открывая дорогу. Пару раз её напугала сирена скорой, мигалки встревожили красными и жёлто-голубыми сполохами, но Поль вспомнила их название, «чакалака» — нельзя же всерьёз беспокоиться из-за предмета с таким дурацким именем. На ходу включила покемонов, увидела манок на одном из покестопов и улыбнулась. Она и не сомневалась. Поль шла по этой второй карте, и мир вокруг немного смазывался, зато она отчётливо видела стрелочку, ведущую к Гаю. Она знала, что как только они встретятся, все её реальности, все сущности сольются и обретут целостность, закончится время рассеяния и начнётся обыкновенная долгая счастливая жизнь.

Обычно к десяти, если в будни, Сарона постепенно пустела, но сегодня людей было больше обычного, и чем ближе к хипстерскому рынку, тем плотней становилась толпа, и военных, полицию и врачей уже стало невозможно не замечать, но Поль всё ещё не хотела их видеть — никого, кроме Гая. И не хотела слышать никого, кроме него, чтобы он снова сказал «любовь моя», как умел он один, не боясь и не торгуясь — а точно ли это любовь? Да, точно.