Рассеянная жизнь

Она рассматривала его лицо, видела брезгливую складку у губ, слушала сварливый голос и так погрузилась в размышления, что совершенно потеряла нить разговора. Нико увидел её расфокусированный взгляд и решил, что девушка поплыла, пора переходить к решительным действиям. Протянул руку, чтобы погладить по щеке — она сразу таяла, когда он трогал её лицо, но Поль от неожиданности шарахнулась и отмахнулась вилкой. Так и не научилась есть левой и обходилась с приборами по-американски: сначала нарезала еду на кусочки, а потом перекладывала вилку в правую руку. «Иначе мимо рта проношу», — объясняла она, и Нико это раньше забавляло. А теперь она дёрнулась, небрежно извинилась и помахала официанту.

— У меня карточка, я заплачу, а ты оставь чаевые, — сказала она.

Нико из принципа заспорил: пятнадцать минут два кофе несли, хрен им, а не чаевые за такое обслуживание, но потом сдался и принялся выгребать из карманов мелочь. Поль вздохнула, положила сто рублей поверх чека и встала из-за стола. Когда вышли на улицу, Нико было потянул её в сторону вокзала, но Поль остановилась, потыкала в телефон и улыбнулась:

— Извини, я на такси, через три минуты придёт. Страшно рада была повидаться, ты замечательный.

— А ты буржуйка совсем, раньше всё больше на метро каталась.

— Буржуйка — это печь, а я просто спешу очень.

— М-да, жёстко с тобой жизнь обошлась, злая стала, — с сожалением сказал Нико.

Он до последнего не верил, что она смоется, но тут возле них притормозило такси, и Поль нырнула в машину, захлопнула дверцу и помахала ему через стекло.

«Ишь ты, сука какая».

Поль и правда предпочитала метро, но сейчас хотела исчезнуть без объяснений. В конце концов, было ведь месяца три или четыре, когда она его по-честному любила. Ладно, полгода. И хотя бы ради этого не стоило его обижать.

Поль доехала до Александровского сада и медленно пошла по Воздвиженке вниз, на Калининском спустилась в переход и сразу возле «Праги» свернула на Арбат.

Она прошла его насквозь, как и обещала, и никого не встретила, кроме тёплого июньского вечера. У неё было много свободы сейчас, Поль всей кожей чувствовала ветер возможностей, который дует для всех и всегда, в любую минуту жизни, но ощутить его почти невозможно, потому что есть множество ограничивающих стен, у каждого свои. Сдерживают обязательства, недостаток сил, таланта, денег, красоты, образования, здоровья и прочие обстоятельства, которые крепче железа и тяжелей камня. Но именно сейчас Поль знала, что её стены стали проницаемы и у неё есть выбор. Можно остаться и ещё раз попытаться быть успешной на московской литературной ниве. Можно уехать, выучить, наконец, язык, чтобы птичий щебет наполнился словами и смыслами, найти несложную работу, позволяющую жить просто, но бестревожно. Или медленно стариться, превращаясь в полубезумную средиземноморскую старуху с полусотней медных браслетов на обеих руках. Ах, да, можно наконец-то выйти замуж и начать почти совсем новенькую жизнь с чистого листа. Нельзя только увидеть ту девочку, что бежит по Арбату навстречу своей бесконечной любви, бежит, не оглядываясь, почти не касаясь земли, и не может остановиться.

А ночью Поль разбудил сигнал воздушной тревоги. Услышала рёв сирены, и первая мысль была: «Ну твою же мать, и сюда дотянулись». Уехала, называется, с Ближнего Востока. И только через полминуты, не меньше, Поль сообразила, что орёт приложение в её телефоне — «Цеве адом», «красный свет», оповещающее израильтян о ракетах. Поль настроила его так, чтобы оно срабатывало, когда Тель-Авив начнут обстреливать, а то вдруг не услышит настоящую сирену, пропустит самое интересное. И вот теперь оно вопило, пока Поль судорожно отключала звук. Понадеявшись, что не поставила на уши весь отель, села в кровати и стала листать новостные израильские сайты. Примерно через полчаса узнала, что в Тель-Авиве имело место ложное срабатывание системы.

А потом как-то случайно зашла на сайт «Аэрофлота» и взяла билет на послезавтра, на среду.

Её издательские дела были закончены, последнего дня хватило, чтобы подобрать хвосты и купить подарки для Машеньки и Гая, небольшие, в ручную кладь. Ави она собиралась привезти «Белугу» из дьюти-фри, для Машеньки — театральную помадку с цукатами. С Гаем было сложней, но тут кстати вспомнилась его анкета на сайте знакомств — авторское кино и книги, — так что она отправилась на Тверскую и в магазине «Москва» нашла альбом фотографий Нобуёси Араки, на удивление не слишком дорогой и весом даже меньше килограмма. Не вполне кино, конечно, зато на английском. Там была прелестная серия фотографий его жены, где сначала она, юная, спит на дне лодки, а в конце умирает от рака у него на руках. Поль подолгу смотрела на эти фото, пытаясь разглядеть, где прошла граница, отделившая нежную сексуальную девчонку от той, что лежит в чистой смертной постели, слишком белой и неизмятой для живых.