Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Укатить из Петрограда на фронт успел, однако, один лишь Пуришкевич.

«Светает. Я дописываю эти строки при первых проблесках зарождающегося зимнего дня…

Боже мой! Как темно грядущее в эти тяжелые годы!..

Великий ли мы народ, способный в русле национальной реки пробивать себе путь вперед, поглощая в водах своих другие племена и мелкие народы, или?.. Или для нас все кончено, и мы, изжившиеся, измельчавшие и растленные ходом времени, обречены стать лишь ареною борьбы между собою других племен, других народов, почитающих славянство низшею расою, способною лишь утучнять чужие поля стран, шествующих по костям его к свету, к знанию и к мировому господству, коего нам достичь судьбою не дано.

Кто скажет? Кто ответит? Кто предречет поток событий в густом молочном тумане просыпающегося дня?

18 декабря 1916 г. В пути».

Менее шустрые Феликс Юсупов и Дмитрий Павлович вскоре очутились под домашним арестом в Сергиевском дворце.

«Александра Федоровна, – пишет Матрена Распутина, – была вне себя от гнева. Но когда она вызвала Протопопова в Александровский дворец и потребовала немедленно расстрелять преступников, он сказал, что необходимо доказать их участие в убийстве… Протопопов советовал дождаться возвращения из Ставки Николая»³⁴⁴.

Уже вечером 17 декабря в Ставку Верховного главнокомандующего, где находился Николай II, на имя полковника Ратко поступило сообщение о том, что «кто-то из гостей Юсупова около трех часов ночи стрелял… в садике… причем был слышен крик человеческий и затем отъезд мотора. Стрелявший был в военно-полевой форме»³⁴⁵. Из этого сообщения можно сделать вывод о том, что имелся свидетель, заметивший человека «в военно-полевой форме» и могущий его опознать. Для того чтобы разыскать этого свидетеля, необходимо было начать проведение полноценных следственных действий, включая арест и допросы основных подозреваемых. Учитывая, что одним из них был член императорской фамилии, сделать это мог лишь сам император. Но он этого так и не сделал.

Существует мнение, согласно которому Николай II втайне чуть ли не радовался свершившемуся и уж во всяком случае испытывал эмоции позитивного свойства. «С самого первого доклада – о таинственном исчезновении Распутина, до последнего – о водворении его тела в часовню Чесменской богадельни, – пишет дворцовый комендант В. Н. Воейков, – я ни разу не усмотрел у Его Величества скорби и, скорее, вынес впечатление, будто бы государь испытывает чувство облегчения»³⁴⁶.

Даже если не принимать во внимание тот факт, что последний российский император был чрезвычайно скрытен и редко обнаруживал свои душевные волнения³⁴⁷, все равно вряд ли правильным будет вывод о том, что главным чувством, которое испытывал царь в связи с известием о трагической гибели «старца», было чувство облегчения.

С одной стороны, Николай явно был измучен многолетней антираспутинской фрондой, ежесекундно убеждавшей его самого в его полной беспомощности, и, как устоявшийся православный фаталист, действительно мог воспринять уход Нашего Друга в мир иной как своего рода перст Божий.

Однако, с другой стороны, будучи все же человеком безусловно вменяемым, Николай не мог не сознавать того ясного факта, что убийство Распутина – это прямой и дерзкий вызов, брошенный императорской семье ее заклятыми врагами. Думается, «тайно благожелательное» или хотя бы «вяло индифферентное» отношение Николая к распутинским убийцам в этой связи было абсолютно исключено.

Тем не менее, несмотря на гнев и отчаяние Александры Федоровны, царь так и не решился на то, чтобы покарать убийц Нашего Друга. Слова и действия, посредством которых Николай II отреагировал на случившееся, были, как обычно, вялы и безнадежно половинчаты.

Дмитрия Павловича решено было послать на безмятежно сонный Персидский участок фронта. Тут же последовало коллективное прошение великих князей об отмене этого решения, ибо, ввиду «отсутствия жилищ, эпидемий и пр.», «пребывание там для великого князя будет равносильно его полной гибели, и сердце Вашего Величества проникнется жалостью к юноше, которого Вы любили, который с детства имел счастье быть часто и много возле Вас и для которого Вы всегда были добрым отцом»³⁴⁸ и т. д.

Отповедь Николая II, которую он мучительно составлял около суток³⁴⁹, звучала так: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай»³⁵⁰.