Проявлялась ли в данном случае трусливая уклончивость людей, боявшихся рисковать своим положением? Или они легкомысленно надеялись, что ничего страшного, даст Бог, не произойдет и „все образуется“, – я не знаю. Но в обоих случаях меня поражало отсутствие всякой тревоги за дальнейшую судьбу России. Я видел явно, что привычка к спокойной жизни, жажда личного благополучия заставляли этих людей сторониться каких-либо решительных действий, вынуждающих их выйти из своей колеи. Мне кажется, они были уверены в одном, а именно: что старый порядок во всяком случае удержится. Этот порядок был тем стержнем, на котором они прочно сидели, как лист на ветке, а остальное их особенно не беспокоило… Меньше всего они способны были предполагать, что призрак грозной катастрофы надвигался все ближе и уже начинал принимать самые реальные очертания».
Кто же были эти «влиятельные люди», которые в плане своего личной обеспеченности, судя по «классово-враждебной» стилистике данного отрывка, оказывались на порядок защищеннее, чем даже «сиятельно-светлый» Юсупов? Кто, кроме членов императорской фамилии, мог похвастаться абсолютной укорененностью на ветвях «старого порядка»?..
Характерно, что этим «влиятельным людям» Юсупов противопоставляет «рядовых» представителей господствующего сословия – в частности, председателя Государственной думы М. В. Родзянко, который «ответил, однако, совсем иначе. «Как же тут действовать, – сказал он, – если все министры и приближенные к его величеству – люди Распутина? Да, выход один: убить негодяя. Но в России нет на то ни одного смельчака. Не будь я так стар, я бы сам его прикончил…“»
В итоге заговор против Распутина пришлось готовить не только вне прямой поддержки, но даже втайне от большинства членов императорской фамилии. Даже после того, как Распутин был убит, по свидетельству великого князя Андрея Владимировича, Дмитрий Павлович клялся своему отцу на образе и портрете матери, что «в крови этого человека рук не марал».
Тем не менее, убивая «старца», Юсупов и Дмитрий Павлович были уверены в том, что этот их поступок все же спровоцирует великих князей на решительные солидарные действия. Как можно предположить, их мог в этом постараться уверить все тот же Николай Михайлович.
Судя по всему, на организованное выступление великих князей рассчитывал и монархист Пуришкевич, дневниковые записи которого, относящиеся к периоду, непосредственно предшествовавшему покушению на Распутина, фиксируют нарастание «революционных» настроений внутри дома Романовых:
«Безрезультатность всех предупреждений, всех мер, принятых для предотвращения грязного скандала с Распутиным, и возникшая сумятица и хаос вокруг двора вызвали ссору императорской четы с великими князьями и – возникновение двух враждебных лагерей.
Великие князья бойкотируют царицу, платящую им открытым пренебрежением и вызывающей холодностью; последняя вычеркнула князей из своего обихода.
Атмосфера стала очень тяжелой: вдовствующая императрица переехала на жительство в Киев.
Она опасалась и ждала какого-то взрыва вроде дворцового переворота, убийства и пр.».
«Мы (только что убив Распутина. –
Могли ли мы тогда предполагать, что те лица, которым смерть Распутина развязала руки, с таким преступным легкомыслием отнесутся и к совершившемуся факту, и к своим обязанностям?
Нам в голову не приходило, что жажда почета, власти, искание личных выгод, наконец, просто трусость и подлое угодничество у большинства возьмут перевес над чувствами долга и любви к Родине.
После смерти Распутина сколько возможностей открывалось для всех влиятельных и власть имущих… Однако никто из них не захотел или не сумел воспользоваться благоприятным моментом».
Ситуация эта выглядела, по мнению распутинских убийц, тем более абсурдной, что общественность открыто приветствовала содеянное ими.
Так, публика в Михайловском театре, заслышав, что там собирается появиться великий князь Дмитрий Павлович, выразила намерение устроить ему овацию.
Заводские рабочие через своих директоров заявляли по телефону о готовности установить Юсупову охрану: «Слух [о] нашей скорой казни вызывал необыкновенное волнение среди заводских рабочих. Объявили они, что в обиду нас не дадут».