Расплата

Через четыре дня наблюдения в лазарете, я вернулась на родную шконку. Ребёнка так и не привезли. Бабы говорили всякое – что подменят мне его там на больного; что вообще не отдадут, скажут – умер, а сами продадут его в приёмную семью за границу; что если держат в больнице – значит проблемный какой-то, и лучше бы мне сразу написать отказную... Тысяча и одна страшная история – а ведь я не просила ни их мнения, ни советов, ни сочувствия. Я вообще находилась в прострации. Страдала телом – грудь распёрло, она стала каменная и болела так, что хоть на стену лезь. Бабы говорили – сцеживайся, а как? Ну подсказали, конечно – но что толку, если к ней не прикоснёшься? Через неделю опять попала в лазарет с температурой. Мастит.

И на фоне всего этого - бесконечные мысли и торги с совестью. Дениса я видела только бритоголовым, максимум – небольшой ёжик, такой, что и пальцами не ухватиться, и представить его со вьющимися волосами было просто невозможно! И это так болезненно сладко оправдывало разъедающую меня решимость отказаться от ребёнка. Прямо-таки подмывало! Пока не поздно. Пока не увидела его и не изошлась на жалость... Но при этом сердце рвалось, словно какой-то его части теперь недоставало, и стыла пустота внутри – такая, что хоть волком вой... Как я потом жить буду? Ходить по земле, думать о будущем, зная, что где-то в детдоме живёт он – плоть от плоти мой сын. Денис принимал на себя ответственность о детях, которых ему приносили, и не разбирался особо – его, не его. Говорил – лучше чужого на ноги поставлю, чем буду знать, что своего бросил... А я точно знаю, что этот – мой. Мой, и ничей больше! Даже если и не Денисович вовсе.

Из лазарета вышла через пять дней. Температура спала, грудь стала мягче. И в ней больше не приливало и не распирало после чая и мыслей о сыне.

Вышла на работу, на учёбу. Рисовать пока не могла. Из души не шло. Марго с расспросами не лезла, но всегда незримо ощущалась рядом. И оказалось, что для того, чтобы не чувствовать себя совсем уж одиноко, порою достаточно чьего-то внимательного взгляда и парочки печенюшек на прикроватной тумбочке, незаметно подложенных под перевёрнутую вверх дном алюминиевую кружку.

На мои вопросы о том, где ребёнок и что с ним, начальство отвечало – не переживай, жив-здоров. Лежит в детском отделении с какой-то там желтушкой. Скоро привезут.

А привезли только через месяц после рождения. Вручили мне объёмный байковый свёрток:

- Ну, держи своего Алексея Денисовича! Дождалась!

Алексей. Денисович. Такое и специально не придумаешь. Я сначала дебильно рассмеялась, а потом, когда осталась с ним один-на-один – не смогла сдержать слёзы. Сука жизнь. Шутница, херова.

С замирающим сердцем развернула клетчатое одеялко с казёнными печатями... Ну, здравствуй, сыночек. Я твоя мама.

Не подменили. Всё те же тёмно-русые, будто подкрученные на палец смешные локоны. Серьёзное личико, хмурые бровки. Молчун. Педиатр как увидела его, так сразу подытожила:

- Ух, какой вы Алексей Денисович, строгий! Директор, не меньше!

Меня перевели на проживание с ребёнком в расположенный на территории колонии Дом малютки, в отдельно стоящее здание с яркой детской площадкой у входа. Здесь тоже было общежитие, но совсем другое – и по содержанию, и по характеру.

Комнаты, рассчитанные на четырёх мамочек, рядом со взрослыми кроватями – детские. На окнах, конечно, ненавистные решётки, но всё равно - довольно уютно и благоустроено, есть всё необходимое – тёплая вода, корытце, место где стирать и сушить пелёнки, электрическая плитка, чтобы готовить и кипятить чай, холодильник. Человеком себя чувствуешь. Жить хочется.

Молоко у меня к той поре уже пропало. И хотя педиатр и говорила, что всё равно нужно прикладывать, мол, лактация восстановится – не помогло. А может, просто не сложилось у нас с Алёшкой. И я не знала как правильно, и он не больно-то хотел, предпочитая смесь из бутылочки.

Со мной в комнате жили ещё две мамочки с дочками. И это было совсем другое, счастливое время.

...И оно так быстро пролетело. И было так отчаянно жаль, что целый месяц из положенных по закону двух, мы с Алёшкой провели врозь.

* * *

Учёба, работа. Каждая свободная минутка – в Доме малютки. Все мысли наполнились ИМ. Беззубой счастливой улыбкой, крохотным кулачком, ухватившимся за мой палец, протёртой на затылке лысинкой, упрямыми попытками перевернуться на животик. Пузырящимися под крохотным носиком соплями и невыносимо-страшными хрипами бронхита. Бессонные ночи – он там с температурой, а я здесь, на шконке, с молитвой...