И всё-таки я фартовая. Я поняла это, когда меня сопроводили в медицинский автозак-пазик с орущей в нём женщиной из другого отряда. Оказалось, что её схватки начались ещё ночью, но машина пришла только к вечеру следующего дня. Не успела бы – ну ничего, рожала бы женщина в непредназначенной для этого медсанчасти на территории колонии, под присмотром простой медсестры. Уже бывали случаи. И если бы мои воды хлынули на десять минут позже, когда автозак уже уехал – скорее всего, я проверила бы всё это на себе.
Женщина родила по пути, прямо в машине. Как она орала, Господи! А я сидела в углу, скованная наручниками с рукой конвоира и сходила с ума от ужаса. Сердце зашкаливало, казалось, даже в глазах темнело...
Время шло, а схватки не начинались. Я лежала в родильной палате - в полном одиночестве, на голой клеёнке, с одной рукой прикованной к спинке кровати. Чтобы не сбежала, наверное. Воды продолжали подтекать. Мне было холодно и мокро, но я не замечала... Я сходила с ума от мысли, что это Воля. Обычный роддом, обычные врачи. В соседнем блоке, через стену, дурниной орёт обычная роженица, обычные беременные ждут своего часа палатах... За стенами – город, люди, и может, прямо сейчас где-то поблизости идёт Кристинка... Я так хотела подойти к окну! Хотя бы увидеть жизнь за стеклом!
Но заключённым не положено.
Время тянулось мучительно долго. На улице стемнело. Врач то и дело жёстко орудуя пальцами, проверяла как там моё «раскрытие» и обсуждала его с другой медичкой, а я от безделья грела уши: слишком слабые схватки... сердцебиение пока нормальное... шесть часов без воды... кесарнуть да и всё...
Я испугалась:
- Вы про меня? Кесарево?
Врач приспустила с лица маску:
- А ты хочешь, чтобы он у тебя там задохнулся или дебилом стал?
А мне вроде бы и страшно от этого и в то же время как-то мертвецки спокойно... Господи, прости. И рассуди, жить ли ему. Реши по справедливости, прояви ко мне милость хотя бы сейчас... Если это ребёнок насильника, то я... Я не хочу его, Господи. Пожалуйста. Пожалуйста...
Потом врач спорила с конвоем за дверью, что для того, чтобы плод давил на шейку, мне надо не лежать, а ходить... А в итоге, выторговала только то, что меня пристегнули по-другому, и я смогла теперь стоять рядом с кроватью. Ещё уколы, ещё капельница, и через некоторое время дело действительно пошло, да как бодро!
Тужилась, дышала... Рычала... Господи, да как тут орать-то, когда? Тут бы вздохнуть успеть...
- Тихо-тихо! Куда ты так? Раздавишь! – акушерка помогает, руководит. – Во-о-от, головка уже показалась, да с причёской! Не хочешь потрогать? – Смеётся. – Боишься? Ну ладно, ладно, натрогаешься ещё... Ну, готова? Давай... Тужься! Потихонечку... Давай, давай... Стоп, стоп! Дыши, дыши... – гладит мне живот, а сама смотрит на отошедшую в угол, к оборудованию медсестру: - Тань, двойное обвитие.
...Возня, что-то там разматывают в четыре руки. Ещё два руки постоянно слушают мой живот через деревянную трубку. Лица сосредоточенные, им уже не до шуток. Наконец главная из врачей утирает сгибом локтя лоб, смотрит мне в глаза:
- Так, а теперь, как будет схваточка, тужимся прям изо всех сил! Готова? Давай! Давай-давай-давай-давай...
У-у-ух... И словно пустота внутри, даже дышать непривычно.
- Мо-ло-дец! Отдыхай пока...
А я глаза зажмурила, боясь увидеть... Слышу только:
- Ох, да тут ещё и пуповина на узел! Ну весь набор... Тань, отсос готовь!
...Потом двое возятся в углу с ребёнком, и я слышу только: «Дышит хоть?.. Ну-ка давай отсюда попробуй... Ну что, никак?.. Нахлебался что ли?.. А недоношенность там какая стоит?..», а третья в это время командует мне: «Так, мамочка, сейчас будем рожать послед... Тужимся ещё...» А спустя мгновенье из угла какое-то недовольное басовитое мяуканье... И врачиха сюсюкает: «Да никакой я не придушенный, я просто флегматик, да? Конкретный мужик я просто, поняли?» И вдруг крик – непрерывный, захлёбывающийся, дрожащий, от которого у меня сердце на части...
- Смотри, какого красавца родила! – поворачивается ко мне врач, показывая приподнятое на руке орущее бордовое нечто. – Да кудри какие, мать моя женщина! Ну вылитый жених!
А у меня перед глазами темно... как в том подвале. И рожа ублюдка встаёт – того, который цепью любил душить... С его зачёсанными назад, вьющимися до плеч волосами.
26 февраля 1996 года, 4:35 утра. Пятьдесят семь сантиметров. Вес - три шестьсот сорок.
Мне сказали – родила, как по учебнику, даже не порвалась. Ребёнка я так и не видела вблизи, и на руках не держала – его прямо из родильной палаты унесли куда-то, сказали - надо понаблюдать...
Через сутки меня отправили обратно в колонию, в местную медсанчасть. Отправляя, спросили:
- Как назовёшь-то?
- Не знаю, - безучастно ответила я. – Без разницы. Называйте, как хотите.
- А отчество? Своё дашь, Сергеевич?
Сердце забилось, словно я встала на краю пропасти и на самое важное у меня осталась только пара мгновений жизни...
- Нет. Пусть будет Денисович.