Расплата

И я не выдержала. Просто сходу, в один момент, закрыла лицо руками и, пытаясь сдержать рыдания, до крови вгрызлась в губу. Господи, как я этого боялась! Как я этого не хотела! Мне иногда даже казалось, что меня и тошнит-то от этого страха и отторжения... Что-то звякнуло и я, к своему удивлению, поняла, что медик уже стоит рядом со мной и протягивает стакан воды:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ладно, ладно. Во-первых, беременность это не смертельно, а во-вторых, я не гинеколог и точного заключения дать не могу. Поставлю отметку о задержке, а когда вас будет осматривать гинеколог, расскажешь ему то же, что и мне. К тому времени, может, и месячные уже придут, из-за стресса бывают сбои. Всякое бывает. На, попей, чего теперь реветь-то. Раньше думать надо было.

Потом что-то около двух недель я провела в одиночной камере в карантине с подозрением на обширную стрептодермию. Стрептодермия не подствердилась, но и месячные не пошли.

* * *

Когда я вошла в камеру первый раз и за мной с жутким грохотом захлопнулась железная дверь, кто-то из баб заржал. Надсадно, истерично. Обидно. Это тут же выбило меня из и так раздолбанной колеи, но я не подала вида и просто... поздоровалась. Громко, со всеми сразу. Ну а как ещё? Та баба тут же перестала ржать, а в целом никто на моё приветствие не ответил. Некоторые вообще не удостоили вниманием, другие рассматривали с неприкрытым любопытством, но молчали. И что теперь? Минут пятнадцать стояла у входа, потому что не знала ни где моё место, ни как быть дальше. Просто, прижимала к груди выданные мне матрац с подушкой, постельное бельё и полотенце, и аккуратно, стараясь не сталкиваться со взглядами жильцов, но и не отводить в страхе свой, если это всё-таки случалось, разглядывала своё будущее жильё. В голове испуганным ворохом кружили невесть откуда взявшиеся – то ли вычитанные из книг и газет, то ли увиденные в кино, или услышанные от тёти Зинкиного сынка, обрывочные знания о тюремных «понятиях» О том, что любой жест, или случайное слово могут иметь здесь совсем другой, зачастую неприемлемый смысл. О том, что могут «опустить» за какие-то вещи, о которых я понятия не имела. О том, что заключённые – люди вспыльчивые, могут и побить и прирезать... Я боялась до дрожи, до отчаяния и кома в горле, но при этом как заклинание гоняла про себя знаменитое «Не верь, не бойся, не проси»

«Архипелаг Гулаг» Солженицына из школьной программы давался мне непросто, несмотря на то, что читала я тогда очень много и с огромным удовольствием. Слишком тяжело было, слишком близко принимала к сердцу. Даже ревела иногда. Но итоговое сочинение я писала именно на тему «Не верь, не бойся, не проси – заповеди выживания», потому что тогда казалось - это близкие, понятные мне по общажной жизни догмы.

Не верь - Человек человеку волк, и каждый сам за себя. Это не значит, что нужно быть одиночкой. Наоборот – можно и нужно уметь вступать в контакт и налаживать связи... Но если тебя кто-то поимел – виноват только ты сам, только с себя самого и спрашивай. Не бойся - Не унижай, не подставляй себя, демонстрируя свои слабые стороны. Слабых не любят, на слабых отыгрываются, слабыми манипулируют. Слабость в страхе, а страх во всём – и в суетливо отведённом взгляде, и в безвольно опущенной голове, и в неумении дать отпор, в готовности пойти на поводу. Не проси - Самодостаточность, вот что отличает сильного человека от остальных. Прося, ты унижаешься и попадаешь в зависимость. Зависимость – это слабость. А слабых не любят, их оттесняют на задворки, по их головам идут сильные.

Камера была похожа на огромную общагу – даже спёртый, прокуренный, воняющий немытыми телами и туалетом воздух такой же. В три ряда двухярусные кровати, по семь в каждом, проходы между рядами до жути узкие. Каждая кровать – как отдельная квартира: какие-то занавешены шторками, между какими-то натянуты верёвки с сохнущим бельём, на каких-то горой свалены личные вещи, на каких-то висят безделушки – типа мягкой игрушки или бумажных птичек. В дальней от входа стене зарешёченное окно, а перед ним три нормальные одноярусные кровати. Сразу возле входа – наполовину закрытый едва вместившейся в этот ряд двухярусной кроватью проход в смежное помещение, судя по запаху – туалет. Двери нету и даже не предусмотрена.

- Ну чё стоишь, стесняешься? – окликнули меня от окна. – Пиши сюда!

Жаргон был интуитивно понятен, ложился на привычную речь мягко, не вызывая диссонанса. Я пошла. Меня провожали взглядами.

- Слышь, эт чё за мальчишечка тут нарисовался? – хихикнул кто-то сзади. – Я лысеньких люблю. У меня зёма был лысенький!

- Мальчишека-на полпальца шишечка! – хохотнули в ответ. – Твой тоже с буферами был?

То ли провоцируют, то ли веселятся – не моё дело. Обратила внимание, что возле некоторых кроватей стояли вещевые тумбочки, а где-то их не было, и вещи лежали просто на полу под изголовьем. А возле стены с окном, где стояли обычные одноярусные кровати, оказался ещё и небольшой стол, типа кухонного.