Расплата

На третий день пришёл какой-то мужик, велел раздеться до гола. Я вяло испугалась, но противиться не осмелилась. Оказалось – что-то типа доктора. Осматривал, делал записи на сложеном вдвое листочке в клеточку. Пока осматривал, я попробовала заговорить с ним, но во-первых, было больно, словно глотку набили толчёным стеклом, а во-вторых - он был не больно-то разговорчивым. Всё что мне удалось узнать - это то, что сегодня двадцать третье июня.

На следующий день он пришёл снова, обработал наиболее сложные раны какой-то жидкостью, наложил повязку с мазью Вишневского на сильно воспалившийся ожог. Оставил мне флакон раствора фурацилина для полоскания горла и ушёл, сказав, что перевязка завтра. Ну что ж, и на том спасибо. Да и мылу на полочке стало немного веселее, чего не скажешь обо мне.

Теперь, когда я не испытывала постоянного страха непосредственно за жизнь и почти перестала ожидать физического насилия, я почувствовала себя в вакууме. Это не передать словами. И это совсем не то, что было в подвале. Там был животный ужас и отрицание, борьба и надежда на спасение, а здесь – пустота, отравленная бесконечными мыслями, которые заставляли сомневаться в собственной адекватности. Двадцать третье июня... С того момента, как я попала в сети Панина прошло всего десять дней, три из которых я торчу здесь. Неделя. Всего неделя! А такое ощущение, словно я провела в подвале вечность. Ощущение, словно до него ничего и не было - ни меня, ни моей жизни. И это было действительно страшно. Это было похоже на провалы в памяти или, какое-то бредовое забытье. Надвигающееся безумие. Я понимала, что нельзя позволить себе потеряться в себе же,  но при этом погружалась в отчаяние - а что я могу сделать?

Напряжение мозга на пределе. Настойчиво, горько, буквально подённо вспоминала свою жизнь, а особенно последние пять месяцев. Те, что с Денисом... И они оказались какими-то зыбкими. Временами я даже не понимала, выдумано ли мною какое-то событие или было на самом деле? А ещё, в голове могла засесть какая-нибудь фраза из прошлого и крутиться, крутиться до бесконечности – мешая спать, сводя с ума...

Хотя какой сон? Несмотря на хроническую сонливость, стоило мне лечь – как глаза тут же распахивались в темноту, и начинался приступ паники. Тело будто сжималось в гигантских тисках, и я лежала, слушая своё сердце – а оно реально останавливалось, потому что я не могла вдохнуть... Хотелось вскочить, бить кулаками в дверь и орать... Лишь бы открыли, лишь бы увидеть свет и человеческое лицо... Но я не могла подняться, меня словно разбивало параличом... Не могла и кричать – голос возвращался очень медленно, с самых низов шёпота. Так и лежала, сотрясаясь от крупной дрожи, заливаясь липким холодным потом, и машинально считала секунды, в течение которых никак не могла сделать вдох. Пятьдесят восемь – это самое долгое из того, что я сумела запомнить. Потом сознание плыло, и я проваливалась в немую вату, а когда снова приходила в себя – оказывалось, что приступ прошёл.

В один из дней меня обрили. Собственно, я сама пожаловалась медику, что жутко чешется голова под так и не промытыми, не расчёсанными волосами, и он решил этот вопрос радикально. И я была счастлива. Хотя и проревела потом весь день.

* * *

...«Лицом к стене», руки за спиной в наручники, и меня куда-то повели...

Мужик средних лет в ментовской форме – он даже не представился - сидя напротив меня за столом, зачитывал мне «моё» дело.

Вообще сначала, когда он назвал меня Бобровой Марией Сергеевной, я попыталась возразить, за что хорошенько огребла по морде. И вот, казалось бы, после подвала мне должно бы быть насрать на побои... Но нет. Первый же удар вызвал неконтролируемую панику. Что угодно, только не побои! И всё же я получила их щедро - не один и не два... Но когда тварюга, потряхивая кистями, вернулся к себе за стол, я не ревела. Я просто не осознавала, что происходит и по привычке считала секунды, до того мгновенья, когда смогу наконец сделать вдох. Сорок семь. И звёздочки перед глазами, и покалывание в конечностях и в губах...

Боброва Мария Сергеевна, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, активная участница организованной преступной группировки, промышлявшей бандитизмом на дорогах, грабежами домов в частном секторе и пытками людей с целью получения информации о нахождении их материальных ценностей. На «моём» личном счету пять убийств с особой жестокостью. Убивала исключительно ножом, нанося жертве от десяти до пятидесяти ударов в область живота и шеи, за что среди членов группировки носила ласковое погоняло Комарик...