Расплата

Я грохнулась на спину, на скованные руки. Браслеты наручников, и без того режущие запястья, впились в кожу – показалось, до кости. Боль – глубокая, ломкая, пронизывающая всё тело... Слёзы, которые не сдержать. Проклятья рвались наружу, так хотелось орать о том, что с ними, с ублюдками, сделает Денис, чтобы знали, твари, на кого руку поднимают, чтобы не смели даже близко подходить! С-суки! Твари! Он убьёт их, всех до одного! За то, что голос на меня поднять посмели, не то, что там тронуть... И вытащит меня, и обнимет и увезёт куда-нибудь далеко, где мы будем вместе. Всегда! А вы сдохнете и сгниёте на этой свалке и никто вас никогда не найдёт... Падлы... Мрази... Ненавижу!..

Но я лишь вгрызалась в губу, давя слёзы, и держала и проклятья, и угрозы в себе. Слишком уж ярко вспоминалось лицо Андрея и стылый блик луны в его единственном уцелевшем глазу, смотрящем в небо.

Спустя ещё какое-то время я поняла, что, похоже, ждём высокого гостя. Погреб практически дочиста освободили от хлама и даже подмели от сора пол и смахнули со стен и потолка паутину. Драное грязное кресло подтащили почти к середине помещения, перед ним поставили какую-то тумбочку, типа столика. А напротив – принесённый с воли красивый массивный стул с обитыми кожей сиденьем и спинкой.

Я к тому моменту уже действительно хотела в туалет. Но проблема была в том, что ублюдки, закончив уборку, раскинули картишки и уходить не собирались, а при них как-то... Это раз. А во-вторых, мне просто было страшно заговаривать об этом снова. А не заговаривать не могла – руками, скованными за спиной, было бы невозможно освободить бак от барахла. И это я ещё не пробовала снимать трусы. Не факт, что получится.

Когда мочевой уже начало ломить, и я почти решилась попроситься, взвизгнула дверь наверху. Мои вертухаи вскочили, суетливо собрали карты, придирчиво осмотрели темницу. С лестницы спустился новый ублюдок с сумкой:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Чё тут, всё чинарём? Давай-ка, раскидай! – поставил сумку на тумбочку. – Шевелись, папа на подъезде. - Глянул на меня. – Ну блять... Умойте её, что ли?

Один гад кинулся к сумке. Вынимал из неё скатёрку с бахромой, шампанское, хрусталь и фрукты, второй дёрнул меня за химо, заставляя подняться:

- Сюда иди. Ну-ка... – оттащил в дальний угол, открыл бутылку с минералкой. – Рожу давай... – и, набрав полную горсть воды, тиранул моё лицо.

Я взвыла и отшатнулась. Нос, это очень острая, нестерпимая боль - от неё тут же градом слёзы и стреляет в уши. Но ублюдок снова дёрнул меня на себя и, выкрутив руки, заставил рухнуть на колени, а потом, просто зажав между собой и стеной грубо умыл. И я не удержалась, обмочилась от боли.

- Блядь... – глядя на мои мокрые ноги рассвирепел он. – Сука, сказать нельзя было? Музра, она обоссалась!

Тот замер на мгновенье, соображая.

- Ну и хуй с ней, снимай трусы, тащи сюда.

Я рванулась, вжалась спиной в стену. Нет-нет-нет, Господи... Это не со мной... Это не со мной! А ублюдок грубо сорвал с меня трусы и швырнул их куда-то в угол.

- Ещё раз косякнёшь – выебу, поняла?

Это не со мной...

А потом явился их сиятельство. При костюмчике, при галстучке, с платочком в нагрудном кармашке. Спускаясь по ступенькам, кряхтел и периодически пшикал перед собой из стеклянного флакончика.

Как я не сдохла в тот момент от ненависти? Он должна была выжечь, вытравить меня изнутри! Остановить сердце или разорвать нахер! Почему она не сделала этого? Неужели я недостаточно сильно его ненавидела?!

...Я не хочу, чтобы следующей нашли тебя. Я не смогу с этим жить, Милах...

Панин радушно раскрыл руки:

- Ну зравствуй, малыш! Вот и свиделись. Как говорится – если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе! – улыбнулся, галантно указал мне на драное кресло. – Ну-с, присаживайся? Побеседуем. – Снял и повесил на спинку стула свой пиджак, ослабил галстук, немного завернул рукава сорочки.

Два ублюдка – мои горничные, сразу свалили. В бункере остался только один мордоворот. Он встал лицом к лестнице и словно исчез. Ёбаная скала. Бездушный нелюдь.

Я села, судорожно свела ноги и уставилась в столик перед собой.

- Шампанского? Твой любимый Дом Периньон! – Панин ловко крутанул бутылку, демонстрируя этикетку, и хлопнул пробкой. Налил два фужера. – Ну... За встречу!

Тварь.

- Ах, прости, малыш! – всплеснул он руками. – Как я мог забыть!

Поднялся, обошел меня сбоку и расстегнул наручники. Я медленно, очень медленно, превозмогая боль в отёкших, задубевших суставах перевела руки вперед. Запястья были синие и израненные. Видно повредила, когда, почти не соображая, рвала онемевшие, ничего не чувствующие руки вперёд. Панин протянул мне фужер:

- Малыш.

Послать бы его на хуй, но надо жить. Я покорно взяла бокал и чуть не выронила - пальцы не слушались.