Я шла по аду, была в состоянии ужаса. Я знаю, что Ангелы здесь, что они меня могут поднять, и тем не менее меня это не радовало нисколько. Потому что такое… я даже не знаю… смесь качеств… безысходность, в первую очередь. Это навеки вечные. Это не исправить никогда ничем. Первый момент. Второй момент: помимо того, что это безысходность, это еще и смесь отвращения и ужаса. Отвращения к своим поступкам, и ужаса перед наказанием, которое будет.
Что я из этого вынесла: нет на Земле преступления, нет, за которое мы должны так расплачиваться. Нет. И тем не менее мы сами себе готовим участь: попасть в рай или в ад. Я там поняла, что нельзя с небрежением относиться к своему спасению. И… вот второй раз в аду я увидела… вот, если в первый раз я видела, как бы, людей мучимых, то второй раз я увидела чудовищ. То есть, вот тех динозавриков, которые нам показывают, я так думаю, что это делается для того, чтобы люди просто привыкли к бесам, и не боялись. Ну… как вот дрессируют животных, пытаются дрессировать людей. Что ничего страшного нет. Вот тут один добрый динозаврик, там другой динозаврик. И, если человек увидит беса, чтобы он не шарахался, а, может быть, так, побеседовал с ним, согласился с его дрянными, погаными доводами.
Я их увидела воочию… это страшно. Хотя я их видела в таком, в размытом состоянии. Я понимаю, почему состояние размытое такое… Ну, наверное, я бы сошла с ума или умерла бы от ужаса, если бы увидела их так, как они есть. То есть, если я поняла первый раз, что, действительно, людей мучают, то второй раз я увидела, кто это делает. Настолько они безжалостные, настолько они злобные, что… ну, я не знаю… И, действительно, выражение «бес попутал», так и есть. Они настолько хитрые… И у меня в какой-то момент возник протест, что: «что ж так получается, что они вот, как бы, могут одерживать власть». И мне Ангелы ответили, что: «дается по силам. А, если ты чувствуешь, что силы кончаются, призывай Господа».
И вот в этот-то момент я и взмолилась, когда вот этих вот увидела вновь: «я хочу вырваться отсюда! Господи, помоги!» Вернее, первый раз я пообещала, что буду добрые дела делать, а второй раз я просто кричала всей душой: «Господи, помоги! Господи, помоги!»
Я поднимаюсь вверх, потому что мне Господь помог. Что меня поразило. Вот мы здесь, на Земле, осуждаем людей, а там, все те, кого я видела, они никто друг друга не осуждают. Вот мы говорим: вот надо же, мой сосед так вот себя ведет отвратительно. И, вообще, какое ему место? В тюрьме, больше негде. Тем не менее там такого нет. Грешники, попавшие в ад, оказываются в тысячу раз милосерднее, чем мы, люди, живущие на Земле, и про которых еще неизвестно, куда мы попадем. Никто не сказал, что мы святы. Что, в сущности, мы такого хорошего сделали, чтоб осуждать людей? Я совершенно отчетливо видела такой момент: осуждение — это приговор самим себе.
То есть, я вижу такую картину: одна я, и вторая я, вот эта я… вижу себя, сцены из прошлой жизни. Я осуждаю: «надо же, моя подруга накрасится, как боевой петух, и ходит… в ее-то возрасте!» И вижу себя в платье длинном. И за каждое осуждение — гиря, гиря, гиря! И вниз тянет. Это настолько было ужасно, что… ну, в общем, мне хватило, чтобы моих осуждений стало в десять раз меньше
Но Божий суд и человеческий — это совсем разные вещи. Я была так поражена… мне казалось, что я разве кого-нибудь без дела осудила? Всех заслуженно
Я вижу, что я сижу на камне. И вот развилка: одна — рай, вторая — ад. И мне приводят душу этой женщины. И голос: «куда ее — в рай, или в ад?» Я понимаю, что в тот момент меня пробил страшный стыд. Я понимаю, что в тот момент я дала слово не осуждать, и на тебе. Прошло несколько лет и: «эта красится, эта пьет, эта вообще там гуляет, детей забросила, эта матери не помогает, эта вообще там лентяйка и все». То есть то, в чем я дала слово не грешить, я этим же самым грехом грешу. И, причем, мне хватило всего нескольких лет, чтобы забыть.