Рай и ад. Рассказы перенесших клиническую смерть

И вот этот момент, когда проваливаешься… и зовешь людей, и никто никакой помощи не оказывает… и вдруг понимаешь, что свою жизнь проживаешь один. Ты ее проживаешь так, как выбираешь ты, и отвечаешь за нее только ты. То есть, если у нас доказывается: вот, коллективизм, коллективное сознание, вот друзья, вот родственники, и все… А в реалии оказывается — это всего лишь люди, которым ты должен нести добро. А эти страшные чудовища, они с хохотом тянут вниз, их совершенно не интересует, уже тот факт, что они причиняют страшные душевные мучения, их так забавляет. Они так хохочут, у них такое злорадство, что, в общем-то меня отучило… Они как-то держат. Они как-то рядом, и, в то же время, они держат каким-то… мне не описать. То есть они поймали душу, и не вырваться. И хохочут, и радуются. То есть, вот этого момента мне хватило для того, чтоб мое злорадство вообще прекратилось. Два с половиной года я не злорадствую (смеется).

То есть, я могу подумать так: «ну, вроде как получил за дело». Но раньше вот, получил кто-то, вот, я знаю, что он такой пакостник, такой негодяй, и ему досталось, и, вот, думаю, так тебе и надо, больше надо! Вот как рукой отрезало. Все! Но это не моя заслуга.

Следующий момент какой хорошо чувствую? Я по какой-то трубе лечу вниз. Совершенно отчетливо спускаюсь. Вот, что-то похожее на лифт, и в то же время это не лифт… но вот в бездну земную. Так оно и есть. И знаю, что это очень большая глубина. Несколько километров. И я лечу, и при всем том, я вижу, что я внутри Земли… С одной стороны, я вижу ее как она есть. Как если бы я, скажем, в стеклянной трубе спускалась. С другой стороны, у меня совершенно такое четкое понятие… я в каком-то месте вдруг подумала, вот, мысль: «как же говорится вот, что мертвые восстанут из своих гробов?»

Ведь у меня была мысль совершенно, что я, так сказать, все, земной путь окончен, и придется отвечать… по каждой своей пакости. И вдруг, я совершенно… где-то затормаживаю, и слышу пояснения Ангелов. И в то же время, как бы, вижу, что Земля — это не та твердыня, по которой мы ходим. Это нам кажется, что она незыблема, что мы можем взрывать там бомбы, сбивать самолеты, там, разрушать все, что угодно. Нет, на самом деле, Земля очень хрупкая. Причем, хрупкая до такой степени, что ее нужно беречь, беречь и беречь.

И она представляет из себя… я не знаю, с чем это сравнить… вот как или песок, промоченный водой, или вот как замерзший пух, или как кристаллик льда, который мгновенно может исчезнуть. И все, что вот в этой Земле осталось после нас, оно вот, как в пустоте, как в воздухе повиснет. И, действительно, вот люди оживут, и каждый будет в своем гробу. И гробы, несмотря на то что сейчас они истлели, в тот момент они будут совершенно целыми. И еще, в одном месте я видела, как бы вот… был похоронен, видимо, человек, и много-много десятилетий или столетий спустя, как-то, вот, рядом гроб. И они пересеклись., но, я так понимаю, не моего ума дела, тем не менее там они не сольются и не пересекутся. Каждый гроб будет отдельно. Может быть, они временем отделены…

И дальше я летела вниз, пока не очутилась в бездне. Я думала, что это самое дно, и что дальше, как бы, ничего. Нет, но это оказалось самое начало. А дальше — яма, еще яма, еще яма, еще яма… Я вот что видела. Что самое существенное для меня и главное я запомнила, что все-таки мне дало надежду, что я смогу как-то отсюда выбраться. Во-первых, как бы, Ангелы были. И они не давали на меня бесам нападать. Хотя было перечислено абсолютно все: в Храме разговаривала, рассматривала картинки, смотрела там, как шляпка одна хорошо сидит на голове…

А в Храм пришел — надо молиться. Потому что, если получилось так, что ты отвлекся во время молитвы… Вот мне эти все вещи, в Храме которые я видела, были буквально перечислены. Даже если получилось так, что у тебя голова была забита чем угодно, подойди к иконе Господа, и скажи, что вот: «Господи! Веду я себя в Храме недостойно, укрепи, помоги!» Ну, хотя бы перед тем, как войти в Храм: «Господи, укрепи меня!» При выходе: «Господи, прости меня!» Раз, другой, пятый, десятый… Ну не оставит Господь!

Вот, что меня удивило (в аду). Что те, кто грешили, они как бы не на такой страшной степени мучений, как те, кто их подталкивает. Потому что меня удивило, что декабристы и революционеры были… ну, почти в самом аду. И там страшно было так, что меня пронесли, чтобы я не видела…

Когда мы опускались второй раз, я вспомнила, что когда-то очень давно я читала заметку… я еще решила, что это плод фантастики, а сейчас я не знаю, что такое… Что на какую-то очень большую глубину опустили магнитофон, и что совершенно четко: плач, стон, и горе людей, жалующихся на то, что им плохо. И я была уверена, что, в общем-то, это очередной плод фантастики. Ну, мало ли, что там напридумывали. Ну, или там помехи какие в микрофоне. И вдруг совершенно отчетливо, тогда вот мелькнула это мысль, и Ангел мне вот, как бы, отвечает: «да, действительно, это был записан стон людей, мучимых».