Пылающий берег

Он прекрасно знал, где прячется настоящая опасность; такой хищник, как лев, нес на своих зубах и когтях массу инфекций, почти таких же смертельных, как отравленные стрелы бушменов. В особенности страшны были когти льва, которые прятались в подушечки лап. На них оставались старая кровь и сгнившее мясо, почти неизбежный источник опасных заражений и газовой гангрены.

— Нам нужно доставить вас в лагерь, Сантэн…

Лотар впервые произнес ее имя, и оно почему-то доставило ему удовольствие, сразу сменившееся страхом, когда он коснулся кожи девушки и почувствовал ее холод.

Он быстро проверил пульс и был потрясен его слабостью и нерегулярностью. Приподняв девушку за плечи, он закутал ее в свою плотную куртку, потом оглянулся, ища взглядом свою лошадь. Она ушла в дальний конец долины и паслась, опустив голову. Обнаженный до пояса, дрожа от холода, Лотар побежал за ней и привел к дереву мопане.

Но едва наклонившись, чтобы поднять бесчувственное тело женщины, он ошеломленно застыл.

Откуда-то сверху донесся звук, резанувший его по нервам и пробудивший самые древние инстинкты. Это был громкий плач испуганного младенца, и Лотар мгновенно выпрямился и посмотрел на крону дерева. На его верхних ветвях висел какой-то узел, он кружился и сильно раскачивался.

— Женщина и ребенок…

Слова умирающего бушмена вспомнились Лотару.

Он положил голову девушки на теплую тушу льва, потом подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку мопане. Подтянувшись, он перекинул ногу через ветку и быстро полез выше, к подвешенному там узлу. Это оказалась сумка из сыромятной кожи. Он снял ее с ветки и заглянул внутрь.

Маленькое негодующее личико нахмурилось, глядя на него, и тут же покраснело, и дитя зашлось криком от испуга.

Воспоминания о собственном сыне так внезапно и остро нахлынули на Лотара, что он поморщился и покачнулся на высокой ветке, а потом, прижав к себе брыкающегося и кричащего ребенка, улыбнулся горькой кривой улыбкой.

— Сильный голос для такого маленького мужчины, — хрипло прошептал он.

Он и не подумал, что это может быть девочка, — нет, такой негодующий гнев мог исходить только от человека мужского пола.

Куда легче было бы перенести лагерь под дерево, под которым лежала Сантэн, чем доставить в лагерь ее саму. Лотару ведь пришлось нести с собой ребенка, однако он справился со всем за двадцать минут. Ведя вьючную лошадь туда, где оставил беспомощную мать, он каждую минуту замирал от страха из-за того, что она там одна, и наконец вздохнул с облегчением, добравшись до места. Сантэн все еще оставалась без сознания, а ребенок в его руках опачкался и умирал от голода.

Лотар вытер маленькую розовую попку малыша пучком сухой травы, вспоминая, как делал то же самое для собственного сына, а потом уложил его под куртку, так, чтобы он мог дотянуться до груди матери.

Потом он поставил на маленький костер котелок и опустил в кипящую воду изогнутую иглу для мешков и моток белых хлопковых ниток из своих запасов — для стерилизации. Он хорошенько вымыл руки горячей водой с карболовым мылом в большой кружке, потом выплеснул воду, помыл и снова наполнил кружку — и начал промывать глубокие раны на ноге девушки. Вода была обжигающе горячей, но Лотар взбивал в пену карболовое мыло, набирал его на палец и хорошенько обрабатывал каждый разрез до самого дна, заливая горячей водой, а потом опять поливал горячей водой, снова и снова.

Сантэн стонала и слабо дергалась, но он удерживал ее и мрачно продолжал работу. Наконец, не удовлетворившись до конца, но понимая, что если продолжит грубое промывание, то может необратимо повредить нежные ткани, он принес из седельной сумки бутылку от виски, которую возил с собой уже четыре года. Бутылку подарил ему немецкий доктор-миссионер, лютеранин, который лечил его от ран после кампании против вторжения Сматса и Луиса Боты.

— Однажды она может спасти вам жизнь, — сказал тогда доктор.

Надпись на наклейке — «Акрифлавин», — сделанная вручную, теперь была уже почти неразличима, и Лотар с трудом вспомнил название снадобья; темная желтовато-коричневая жидкость успела испариться почти наполовину.

Он влил ее в открытые раны и осторожно втер указательным пальцем, убеждаясь, что она проникла в каждый глубокий порез. Последние капли из бутылки он использовал для раны на голове Сантэн.

После этого он выудил иглу и нитки из котелка. Уложив ногу девушки себе на колени, Лотар глубоко вздохнул.

— Слава богу, она без сознания…

И, сжимая вместе края плоти, воткнул в кожу иглу.

Ему понадобилось почти два часа, чтобы зашить всю искалеченную лодыжку, и его швы были хотя и грубыми, но надежными; конечно, это была работа скорее мастера-парусника, чем хирурга. Затем Лотар оторвал несколько полос от своей чистой рубашки, чтобы перевязать ногу; но он знал, что, несмотря на все его усилия, инфекция почти неизбежна.

Потом Лотар сосредоточился на голове девушки. Трех швов оказалось достаточно, чтобы зашить рану, а затем нервное напряжение последних часов обрушилось на него, и он ощутил себя потрясенным и изможденным.